История Французской революции. Том 1

Большинство рукоплещет Инару. Декретом постановляется напечатать его заявление, а депутатам не расходиться. Затем начинаются объяснения по поводу беспорядков на трибунах. Кто-то говорит, что в них виновны женщины, принадлежащие к некоему обществу, называемому Братством, что они нарочно приходят, чтобы занять залу, не пускать в нее посторонних, а тем более департаментских федератов, и мешать прениям своими криками. Это ведет к вопросу о народных обществах, и тотчас же поднимается ропот. Марат, который всё это время не переставал ходить по коридорам и по зале, от одной скамьи к другой, продолжая рассуждать о государственных деятелях, указывает на одного из членов правой стороны и прямо говорит ему: «И ты тоже из них, но народ расправится с тобою и с другими».

Гюаде бросается к кафедре, желая среди этой опасности заставить депутатов принять мужественное решение. Он напоминает о смутах, которыми полон Париж, о речах, раздающихся в народных собраниях и у якобинцев, о намерениях, высказанных на собрании в мэрии; он говорит, что и теперешняя выходка имеет целью только вызвать общий беспорядок, среди которого удобно будет исполнить задуманные убийства. Хотя его прерывают чуть ли не на каждом слове, он договаривает до конца и предлагает две меры, энергичные, но, увы, невозможные.

«Зло, – говорит Гюаде, – сосредоточено в анархических парижских властях; поэтому я вам предлагаю уничтожить их и заменить президентами секций. Так как Конвент более не свободен, нужно созвать другое собрание, например в Бурже, и постановить, чтобы оно было готово объявить себя конвентом по вашему первому знаку».

Вследствие этого двоякого предложения поднимается неописанная суматоха. Все члены правой стороны встают и кричат, что это единственный способ спасения, а затем благодарят смелого Гюаде, сумевшего показать его. Левая сторона тоже встает, грозит своими противникам, кричит, что заговор наконец разоблачен, зачинщики выдают себя сами и признаются в своих замыслах против единства Республики. Дантон хочет выступать, но его останавливают и предоставляют говорить Бареру от имени Комитета общественной безопасности.

Барер со своим обычным вкрадчивым тактом говорит примирительно, что если бы ему раньше дали сказать, то он уже несколько дней назад сообщил бы много фактов относительно положения Франции. Везде толкуют о каком-то плане роспуска Конвента; президент его секции слышал от самого прокурора Шометта слова, указывавшие на таковое намерение; в собрании, заседавшем в епископском дворце, в другом, собиравшемся в мэрии, речь идет о том же; для достижения этой цели замышляется вызвать с помощью женщин беспорядок и наконец похитить двадцать две ненавистные головы. Барер присовокупляет, что министры иностранных и внутренних дел, должно быть, получили об этом сведения и надо их выслушать. Переходя затем к предложенным мерам, он объявляет, что разделяет мнение Гюаде о парижских властях, находит департаментский совет бессильным, готов подтвердить, что секции действуют самодержавно, а коммуну толкает ко всем возможным излишествам ее прокурор Шометт, бывший монах, подлежащий подозрению, как и все бывшие священники и дворяне. Но он полагает, что роспуск этих властей вызвал бы полнейшую анархию. Что касается созыва нового собрания в Бурже, оно не спасет Конвент и никогда не сможет занять его место. Есть, по мнению Барера, еще одно средство предотвратить все действительно серьезные опасности, не подвергая себя слишком большим неудобствам: назначить комиссию из двенадцати членов и поручить ей рассмотрение всех действий коммуны за последний месяц; собрать у всех комитетов, министров, властей все нужные сведения с полномочием располагать любыми средствами, требующимися, чтобы захватить особы заговорщиков.

Первый порыв восторженности и мужества уже успел остыть, и большинство депутатов обрадовались примирительному плану Барера. Назначать комиссии было самым обыденным явлением: это проделывали по поводу каждого события, каждой опасности, каждой нужды, и лишь только несколько лиц бывали назначены для исполнения чего-либо, Конвент считал дело уже сделанным и рассчитывал, что комиссия проявит вместо него отвагу, знание или силу. Этот последний комитет не должен был иметь недостатка в энергии и состоял почти весь из членов правой стороны. Между ними находились Буайе-Фонфред, Рабо Сент-Этьен, Кервелеган, Анри Ларивьер – все члены Жиронды. Но сама энергия этого комитета погубила его. Учрежденный именно для того, чтобы укрыть Конвент от покушений якобинцев, он их еще более раздражил и увеличил ту самую опасность, которую надлежало устранить. Якобинцы грозили жирондистам речами и криками и ответили, наконец, решительным ударом – событиями 31 мая и 2 июня.