История Французской революции. Том 1

Едва только снарядили комиссию, как народные собрания и секции подняли обычный крик: это инквизиция, закон военного времени! Собрание в мэрии, отложившее свои занятия до воскресенья, 19 мая, действительно сошлось в этот день в большем числе, нежели в прошлые заседания. Мэра, однако, и на этот раз не было, председательствовал полицейский чиновник. Собрание назвало себя Центральным революционным комитетом. Несколько секций отсутствовали: не более тридцати пяти прислали своих комиссаров. Прежде всего условились ничего не писать, не вести никаких реестров и не позволять никому выходить до конца заседания. Затем приступили к определению предмета занятий. Заявленными предметами прений были заем и новый список подозрительных лиц; но с первых же слов начали говорить, что патриоты Конвента бессильны спасти Республику и необходимо помочь им, а для этого надо разыскать всех подозрительных лиц в государственных и административных учреждениях, в секциях, в самом Конвенте, схватить и обезвредить. Один из собравшихся медленно и холодно объявляет, что нигде не видит подозрительных лиц, кроме как в Конвенте, и что удары должны быть направлены туда.

Он предлагает средство весьма простое: похитить несчастных, отвезти их в глухой дом в каком-нибудь предместье, там всех зарезать и подделать письма, чтобы все подумали, что они эмигрировали. «Мы не будем делать этого сами, – замечает в заключение этот человек, – но за деньги легко найти исполнителей». Другой участник возражает, что этот план невыполним и надо подождать, пока Марат и Робеспьер в Клубе якобинцев предложат свои планы восстания, которые, вероятно, будут удобнее. «Так! – восклицают несколько голосов. – Никого нельзя называть по имени!» Третий член, депутат секции 92 года, доказывает, что самовластно убивать не годится, что существуют суды против врагов Революции.

Эти слова вызывают большой шум: множество голосов восстают против, говорят, что следует терпеть только таких людей, которые оказываются на высоте обстоятельств, и что каждый обязан донести на соседа, если подозревает его в недостатке энергии. В ту же минуту последний оратор изгнан из залы. Кто-то замечает, что один из членов секции Братства, не очень расположенной к якобинцам, делает у себя заметки, – и его тоже выгоняют.

Собрание в том же тоне продолжает заниматься планом истребления депутатов и выбором места для этой сентябризации и ареста прочих подозрительных лиц. Один из участников хочет, чтобы задуманное исполнили той же ночь; ему отвечают, что это невозможно; он возражает, что имеются люди вполне готовые, что Колиньи в полночь заседал еще во дворце, а в час пополудни был мертв.

Время между тем проходит; рассмотрение планов откладывается до следующего дня; собрание решает заняться тремя предметами: похищением депутатов; составлением списка подозрительных лиц; очисткой всех ведомств и комитетов. Заседание назначается на завтра на шесть часов вечера.

На следующий день, 20 мая, собрание сошлось снова. На этот раз Паш присутствовал. Ему представили несколько списков, наполненных именами, и он заметил, что их следует называть не иначе как списками подозрительных лиц, и это будет законно, так как таковые списки приказано составить официально. Несколько человек заметили, что не должно быть возможности узнать почерк ни одного из членов и что списки надо переписать. Другие на это заявили, что республиканцы не должны ничего бояться. Паш присовокупил, что ему всё равно, если при нем и найдут эти списки, потому что они касаются парижской полиции, которая вверена ему. Хитрый и сдержанный Паш не изменял себе: он непременно хотел удержать в рамках закона и своей должности всё, что от него требовалось.

Один из участников собрания, видя все эти предосторожности, сказал мэру, что ему, вероятно, неизвестно то, что происходило накануне, неизвестен порядок вопросов и его надо познакомить с этими подробностями: первый вопрос касается похищения двадцати двух депутатов. Паш на это заметил, что особы всех депутатов вверены городу Парижу; что покушение против них поссорило бы столицу с департаментами и могло вызвать междоусобную войну. Тогда его спросили, как же он подписался под петицией против двадцати двух, поданной 15 апреля от имени сорока восьми секций столицы. Паш ответил, что исполнил свою обязанность, подписываясь под петицией, которую ему поручено было подать, но сегодня предложенный вопрос не входит в число задач собрания, так как оно сошлось с целью заняться подозрительными лицами, а потому он будет вынужден закрыть заседание, если оно станет упорствовать в обсуждении подобных вопросов. Поднялся шум, и так как никому не хотелось толковать о списках подозрительных лиц, собрание разошлось, не назначив определенного времени для нового заседания.

Во вторник, 21-го, явились не более двенадцати членов. Одни не хотели более посещать такую буйную, отчаянную сходку, другие находили, что нет возможности совещаться с достаточной энергией.