История Фридриха Великого.

   Между тем недостаток в подкреплении остановил первые блистательные успехи прусского авангарда. Вместо пехоты Цитен должен был употребить кирасиров, которые целыми рядами ложились на месте от града картечи. Одна из них сорвала шапку с Цитена, он получил контузию в голову и без чувств упал с лошади. Его подняли и отнесли в коляску принца Морица, где он очнулся по окончании битвы. Даун, как вихрь, переносился от одного отряда к другому, сам распоряжался всем и везде, ободрял своих солдат словом и делом. Где только он замечал интервалы в прусской {277} армии, туда тотчас посылал саксонских карабинеров, они производили страшное опустошение и беспорядок в неприятельских рядах. Наконец, все перемешалось, правильное сражение обратилось в рукопашный бой. Пруссаки дрались до последнего издыхания, как истинные герои, каждый лег на месте, которое занимал в рядах по чину. Поле битвы было наводнено кровью, усеяно огромным количеством мертвых тел.

   Фридрих уверился, что битвы выиграть невозможно. Он призвал герцога Бевернского и принца Морица Дессауского и предписал им отступить с войском через Планиан в Нимбург, а там переправиться через Эльбу. Правое крыло пруссаков, совсем не бывшее в деле, должно было прикрывать ретираду. Сам Фридрих, в сопровождении своей лейб-гвардии, отправился вперед.

   Неприятель овладел полем битвы и так был поражен совершенно для него новым зрелищем отступления пруссаков, что долго оставался спокойным зрителем их ретирады, которая совершилась в величайшем порядке. Наконец, уверившись, что это не фальшивый маневр, австрийцы бросились на прусский арьергард. Кровопролитный бой завязался снова, и только наступившая темнота разделила воюющие войска.

   Ночью развалины прусской армии без преследования прибыли в Нимбург, оставив в руках неприятеля только сорок пять орудий, под которыми были убиты лошади.

   Фридрих, со своим маленьким прикрытием, вынужден был скакать во весь опор, потому что дорога была усеяна пандурами и австрийскими партизанскими отрядами. Долго он не мог прийти в себя от первого удара судьбы, который поразил его на счастливом доселе воинском поприще. Когда генералы привели войско в Нимбург, они нашли короля в уединенном закоулке города. Он сидел на бревне, поникнув головою, и в глубоком раздумье чертил палкой фигуры на песке.

   Никто не смел прервать его размышлений, генералы молча стояли вокруг него и ждали. Наконец, он вскочил с места и с принужденной веселостью отдал нужные приказания. Но когда он взглянул на малый остаток своей любимой гвардии, из которой уцелело не более полутораста человек, слезы навернулись у него на глаза.

   -- Дети! -- сказал он гвардейцам. -- Нынче был для вас черный день! {278}

   -- Что делать, -- отвечали солдаты, -- нас плохо вели.

   -- Дайте срок, друзья, -- продолжал Фридрих, -- я опять все поправлю!

   Потеря с прусской стороны в Коллинском деле простиралась до 14.000 человек, с австрийской -- только до 8.000. Даун, как великодушный победитель, отправил даже к Фридриху раненых, которых ретирующаяся армия не успела захватить с собой из Планиана.

   Непременным следствием Коллинского поражения было снятие осады Праги. Во время сражения при Коллине Карл Лотарингский предпринимал самые отчаянные вылазки, но все покушения его были уничтожаемы умной и деятельной распорядительностью брата Фридриха, принца Фердинанда. Теперь, к общему огорчению всей прусской армии, Прагу надлежало оставить. Осада была снята правильно и открыто. Прежде всего позаботились о раненых офицерах: их, под прикрытием, отправили в Саксонию. Потом, рано утром оставили траншеи и укрепленные посты, и армия тронулась в поход, в величайшем порядке, с распущенными знаменами и ба-{279}рабанным боем. Только на последние отряды принц Карл решился сделать нападение. Пруссаки при этом претерпели самый ничтожный урон. Даун между тем торжествовал свою победу молебствием и празднеством в лагере и не подумал даже помешать соединению обеих прусских армий.

   Вслед за тем Даун отправился в Прагу, где и присоединился к войскам принца Лотарингского.

   Несмотря на свои значительные потери, несмотря на нравственное расстройство армии и на собственную душевную тревогу, Фридрих непременно хотел удержаться в Богемии. Он еще надеялся поправить свои ошибки. Вот что он писал, вскоре после Коллинского дела, к брату фельдмаршала Кейта:

   "Счастье, любезный лорд, внушает нам часто пагубную для нас самоуверенность. Пруссаки храбры, но двадцати трех батальонов было мало, чтобы разбить 60.000 неприятелей. В другой раз поступим благоразумнее. В этот день фортуна обратилась ко мне спиной; этого надо было ожидать: она женщина, а я человек не влюбчивый. Она более расположена к дамам, которые со мной воюют. Как удивился бы великий маркграф Фридрих-Вильгельм, если бы видел своего правнука в войне с Россией, Австрией, со всей Германией и стотысячным войском французов? Не знаю, будет ли мне стыдно проиграть дело, но уверен, что и противникам не много будет чести победить меня!"