Из Брауншвейга Ришелье послал отборный корпус войск на подкрепление Субиза, который, соединясь с принцем Гильбурггаузенским, генералиссимусом имперской исполнительной армии, шел в Саксонию. Грозная имперская армия, представительница германской конфедерации, явилась перед Субизом в таком виде, что {285} французский полководец не мог скрыть веселой усмешки. За исключением солдат, поставленных Баварией, Палатинатом, Виртембергом и еще несколькими немецкими владениями, все остальное войско походило на армию "амьенского пустынника". Это была ватага оборванных, полуодетых нищих и калек, с сумками и мешками, кое-как и кое-чем вооруженных. Все они стали в ряды из одной надежды на стяжание, но без всякого нравственного побуждения. Большая часть из них никогда не брались за оружие и не имели понятия о военном деле. Но вся эта сволочь была разделена на отряды и корпуса. Некоторые округа Швабии и Франконии выставили только по одному солдату. Те, которые обязаны были дать офицера без солдат, брали его прямо от сохи. Свинари были обращены во флейтщиков, а старые упряжные лошади поступали под драгун. Прелаты империи, желая также принять участие в общем деле народной свободы и религии, посылали своих служек и монастырских сторожей, перепоясав их парусинники каким-нибудь ржавым палашом или обломком старой сабли. Женщины и старики провожали эту знаменитую армию.
Вообще имперская исполнительная армия была более способна мешать действиям правильного, хорошо обученного французского войска, чем помогать ему. Соединенная армия дошла до Готы и Веймара, а Ришелье послал корпус в Гальберштадский округ, который, опустошив страну, явился перед вратами Магдебурга.
В то же самое время русское стотысячное войско, под предводительством генерал-фельдмаршала Степана Федоровича Апракси-{286}на, перешло границу Пруссии. Иррегулярные войска его, состоявшие из казаков и калмыков, рассыпались по пограничным провинциям, истребляя все огнем и мечом. Апраксин, отделив корпус под командой генерала Фермора, приказал ему занять Мемель, а сам остановился на правом берегу реки Руссы.
В одно время с русскими и шведы высадили свое войско в Стральзунде и начали опустошать Померанию.
Пруссия сделалась театром войны. Во все концы ее проникли неприятели, и Фридрих вынужден был раздробить армию свою на части, чтобы противопоставить оплот каждому наступающему врагу. Но он не мог равнодушно переносить разорение и гибель самых цветущих своих провинций и не надеялся на свои силы в страшной борьбе. Враги были почти в восемь раз сильнее его. Он был окружен ими со всех сторон. Видимо, надлежало изнемочь и быть свидетелем и виновником погибели прекрасного Прусского королевства. Часто овладевала им тяжкая меланхолия; в эти минуты он решался не пережить своего несчастья. Генералы прусские, видя его мрачным и пасмурным, боялись, чтобы он в порыве отчаяния не покусился на собственную жизнь. Всем было известно, что он всегда носил при себе сильнодействующий яд. В минуты скорби Фридрих изливал всю свою душу в стихах, выражавших глубокое удручение. В них проглядывала пагубная мысль о самоубийстве. Но сама способность передавать горе стиху служила ему сильным про-{287}тивоядием, и если он сохранил твердость духа в эту печальную эпоху, то обязан тем поэтическому направлению души своей.
Иногда надежда в нем воскресала. С пророческим воодушевлением предсказывал он Пруссии торжество над врагами и бессмертную славу. Тогда и сам он оживал духом и опять бодро и энергично принимался опять за дело.
Но обратимся к ходу военных действий и последуем за ними в хронологическом порядке.
Мы видели, что для прикрытия Пруссии от русских Фридрих оставил до 22.000 войска, под начальством опытного полководца, восьмидесятилетнего Левальда. Пока совершались кровавые события в Богемии, русские, в мае 1757 года, четырьмя колоннами проникли в Пруссию.
Авангард наш, составленный из легких, иррегулярных войск: казаков, калмыков и крымцев, ясно показывал, что война эта будет тягостна и опустошительна для Пруссии.