Поражением правого русского крыла победа склонилась на сторону пруссаков. Но еще центр и левое крыло стояли неподвижно и готовы были оспаривать славу этого кровавого дня. На полчаса все приумолкло, как будто оба войска отдыхали после тяжкой борьбы. В час пополудни Фридрих повел свое правое крыло на русское левое, двумя колоннами. Тяжелая артиллерия им предшествовала. На дальнем расстоянии от своей первой линии король выставил грозные батареи, и ядра посыпались в русские ряды. Фермор приказал генерал-майору Демику, командовавшему кавалерией, атаковать батареи. В мгновение ока правая батарея, с прикрывавшим ее батальоном, была в русских руках. Пехота вслед за тем ударила в штыки. Завязался бой отчаянный. Но русские вынуждены были отступить и попали в болото, где не было возможности ни построиться, ни защищаться. В то же время наша кавалерия овладела другой батареей и с таким диким воплем и силой бросилась на левую колонну, что неприятель с ужасом побежал к Вилькерсдорфу и сообщил свой панический страх другим полкам до самого прусского центра. Поверхность была на русской стороне, и судьба сражения решалась. Но вдруг Сейдлиц с отчаянием бросается на нашу кавалерию, смешивает ее, опрокидывает и гонит. В то же время прусская пехота пробилась в наш центр и, ударив на левое крыло во фланг, потеснила его прямо на свою кавалерию. Здесь повторилась сцена прошедшего утра. Граф Чернышев и генерал Браун со своими гренадерами оказывали чудеса храбрости. Сделался ужасный беспорядок: русские и пруссаки, кавалерия и пехота -- все смешалось в кучу. Ружейный огонь замолк, дрались один на один, били друг друга прикладами, кололи штыками, рубились на саблях. Ни одна сторона не уступала, ни одна не давала пощады. Напрасно генералы старались водворить порядок, прекратить рукопашный бой и разнять сражающихся. Никто их не слушал. Страшная пыль, запекшаяся кровь и пороховой дым обезображивали еще более лица, и без того искаженные злобой и остервенением. Сам Фридрих был увлечен в середину свалки. Солда-{333}ты узнавали его только по голосу. Около него пали все его адъютанты и пажи, лишь над его венчанной головой носился щит спасительного Провидения.
Наконец, ночь положила предел страшному убийству. С обеих сторон ударили отбой. Оба войска в беспорядке стали собираться на свои места. Предводители, Фридрих и Фермор, почитали себя победителями. Пушки с обеих сторон были оставлены на поле битвы, и никто их не убирал. Всю ночь войска оставались под ружьем. Фридрих отодвинулся только вправо, к деревне Цихерт, и переменил позицию, русские только повернулись поперек поля чтобы сделать ему фронт. С рассветом снова началась канонада. Все предвещало продолжение битвы, но недостаток боевых снарядов у пехоты и чрезвычайная усталость кавалерии делали всякое новое предприятие невозможным. Под обоюдными выстрелами обе армии собирали и приводили в порядок свои полки.
В Цорндорфском деле пруссаки имели 31.000 человек, русские -- до 50.000; урон первых простирался мертвыми и пленными до тринадцати, последних -- до 19.000 человек. Когда английский посланник, сопровождавший Фридриха, поздравил его с победой, король отвечал, указывая на Сейдлица:
-- Ему мы обязаны всем, без него нам было бы плохо. Это железные люди! Их можно перебить, но разбить невозможно!
Несмотря на такое лестное для русских убеждение Фридриха, он все-таки почитал сражение выигранным, хотя Фермор удержал за собой поле битвы. {334}
Пруссаки овладели 85 пушками, 11 знаменами и большей частью нашего обоза. Русскими отбито у них 26 орудий, 8 знамен и два штандарта. Русские генералы принимали лично усердное участие в битве. Фермор был ранен в ногу, Браун изрублен по голове, князь Любомирский и Панин сильно контужены, а графы Салтыков и Чернышев взяты в плен.
Берлинские и английские газеты с восторгом провозгласили знаменитую победу Фридриха. Фермор, со своей стороны, поздравлял Елизавету Петровну с новым торжеством русского оружия. "Одним словом, Всемилостивейшая Государыня, -- говорит он в своей реляции, -- неприятель побежден и ничем хвалиться не может!"
В Берлине и в Петербурге праздновали победу при Цорндорфе в одно время. Фермор получил в награду Андреевскую ленту. "Неужели мы в самом деле победили? -- воскликнул после этого правдолюбивый Петр Иванович Панин. -- Правда, мы остались властелинами поля сражения, но или мертвые, или раненные!"
Фридрих еще во время похода перехватил письмо Дауна к Фермору, в котором тот убеждал русского генерала "избегать битвы с хитрым противником и подождать, пока он кончит свое предприятие в Саксонии".
Теперь Фридрих поторопился известить Дауна о своей победе при Цорндорфе следующей запиской:
"Вы очень справедливо советовали генералу Фермору остерегаться хитрого противника, которого вы лучше знаете. Но он не послушался -- и разбит!" {335}