История Фридриха Великого.

   Арена политическая занимала Фридриха не менее забот внутренних. При всей силе своей он чувствовал неудобство положения Пруссии: государство его не имело естественных границ, кроме Балтийского моря к северу. Но и тут для защиты прусских берегов не доставало флота. Между тем после Семилетней воины Пруссия образовала, так сказать, звено, связующее государства запада с северо-востоком. Фридрих поневоле становился посредником в политике обеих половин Европы. Положение почетное, но опасное. В случае вражды, он находился под перекрестным огнем той и другой части. Хотя Губертсбургский мир и обеспечил его владения и даровал ему второй голос в делах Германии, но Фридрих мог предвидеть, что при постоянном стремлении Австрии к расширению границ и к первенству, этот мир не будет продолжителен. Оборонительный трактат Австрии с Францией, оставшийся и после Семилетней войны во всей силе, убеждал его в том еще более. Фридрих стал также думать о союзе с которой-нибудь из сильных держав. Францию он мог бы склонить на свою сторону, но она была слишком слаба и расстроена и не могла представить ему надежную опору. С Англией, изменившей ему так предательски, он не хотел более иметь дела. Турция находилась с {431} ним в дружеских отношениях. Султан Мустафа III по заключении Губертсбургского мира прислал к нему посольство с богатыми подарками, поздравляя его с победой и прося о продолжении дружбы. С осени 1763 года уполномоченный посол Оттоманской Порты, Ахмед-эффенди, прожил в Берлине до мая месяца следующего года. Уверяют, что султан просил Фридриха прислать к нему одного из трех великих астрологов, которые помогли ему побороть врагов. На это король отвечал, что повелитель правоверных найдет их у себя, ибо эти три астролога суть его знание политических дел, его войско и казна. На что мог Фридрих надеяться от дружбы с турками? Теснимая могуществом России, сама Турция находилась в критическом положении. Влияние Франции на дела дивана делало союз с ней еще сомнительнее. Притом, войти в политические связи с султаном значило нажить себе еще опаснейшего врага, Россию, виды которой преимущественно были обращены на восток. Итак, оставалась только одна держава, которая могла достойно поддержать значение Пруссии и обеспечить ее границы с севера и с востока: это была Россия. Фридрих приложил все старания, чтобы с ней сблизиться. Посланник его, граф Сольмс, прибыл в Петербург и от имени короля попросил прочной дружбы и союза. Но успех был сомнителен. Бестужев-Рюмин, возвращенный Петром III из ссылки, снова начал свои интриги против Пруссии. Действуя через любимца Екатерины, графа Григория Григорьевича Орлова, он всеми мерами старался отклонить императрицу от союза с Фридрихом. Венский кабинет, узнав о намерении прусского короля, немедленно отправил своего министра в Петербург с таким же предложением. Посол Марии-Терезии начал вредить Сольмсу тайными происками и в то же время разными доводами старался убедить Екатерину, что союз с Австрией может принести России неимоверные выгоды, тем более, что Австрия, по физическому своему положению, разделяет неприязнь России к Оттоманской Порте и в случае войны может оказать императрице значительную помощь. Австрийский двор не щадил ничего, чтобы достигнуть цели и не допустить Пруссию до опасного для себя союза. Но с великой Екатериной было не так легко поладить, как с Елизаветой Петровной. Она не отказывалась от дружбы обеих состязающихся держав, но не хотела заключать союза, пока время и обстоятельства не укажут ей, которой стороны должно держаться. Итак, несмотря на все интриги Бестужева и австрийской партии, несмотря на сильные убе-{432}ждения графа Никиты Ивановича Панина, который ходатайствовал за Фридриха и был особенно любим императрицей за глубокие политические познания и прозорливый ум, оба посланника действовали безуспешно. Но скоро сами события решили дело в пользу Пруссии.