Между тем принца привезли в Миттенвальд. Здесь сделали ему первый допрос. Он подтвердил все показания Катте. Генерал Грум-{61}бков, который был обер-аудитором при допросе, старался унизить благородную гордость принца представлением ему великих опасностей в будущем. На это Фридрих отвечал: "Душа моя сильнее всех опасностей, а мужество много крепче моего несчастья. Мы еще поборемся!"
На следующий день Фридриха ночью отвезли в Кюстринскую крепость. Его поместили в замке, в одной из комнат камер-президента Мюнхова. Здесь содержался он со всей строгостью, положенной для государственного преступника.
Ему дали простой синий сюртук: мебель состояла из двух деревянных стульев. Самая простая и грубая пища доставлялась ему, уже нарезанная -- ножей и вилок ему не давали. Чернила и перья были изгнаны из его темницы. Даже флейту у него отняли. Дверь его темницы была постоянно заперта и отворялась только один раз в сутки для дежурных офицеров, которые приходили проверять заключенного и приносили ему пищу. За дверями стояли часовые с заряженными ружьями, под окнами тоже. Каждое утро два офицера являлись молча во время обеда принца и тщательно осматривали комнату, нет ли в ней каких-либо следов или приготовлений к побегу. {62}
Между тем, несмотря на такие строгости, нашлась душа, которая сострадала судьбе несчастного Фридриха. Генерал Мюнхов пробуравил в потолке темницы дыру, сквозь которую мог удобно говорить с ним с чердака. Принц жаловался ему на дурную пищу и недостаток духовного развлечения.
Мюнхов скоро нашел случай помочь беде принца. Он выпросил позволение допускать к нему восьмилетнего своего сына. Беседа с ребенком не казалась подозрительной для тюремщиков принца, и мальчика стали допускать в его темницу. В фалдах его детского кафтанчика Мюнхов доставлял Фридриху письма и яства. Кроме того, он заказал ему стол с потайными ящиками; в них принц нашел книги, бумагу и чернила. Дозорные офицеры осматривали только комнату и не прикасались к мебели -- этого не было в их предписании.
В середине сентября снова явилась следственная комиссия для прослушивания принца. Фридрих по-прежнему был тверд и непоколебим. Презусом комиссии снова был Грумбков. Он советовал принцу, в довольно обидном тоне, оставить свою гордость, иначе, говорил он, "мы придумаем средства смирить вашу спесь".
-- Не знаю, что вы в состоянии придумать; знаю только, что ни дерзостью, ни строгостью вы никогда не заставите меня ползать перед собой.
Комиссия показала ему бумаги, найденные в ларчике, и предложила вопрос: все ли они? Принц рассмотрел их, и не находя между ними самых важных, тотчас догадался, что они, верно, скрыты его друзьями. Он ответил, что, действительно, тут все его бумаги. От него потребовали присяги, однако он сумел отклониться от нее, под предлогом, что не доверяет своей памяти, и, может быть, о некоторых незначительных письмах забыл. {63}
Наконец, ему объявили, что он может надеяться на прощение и милость короля, если откажется от наследия престола. С чувством внутреннего достоинства и гордостью отверг он это недостойное благородного человека предложение.
Таким образом, следствие осталось бесплодным. Король хотел даже предать Катте пытке, но против этого восстали его родственники, которые занимали значительные государственные места. Итак, против принца и Катте оставалось одно обвинение -- их преступный побег. Этого было достаточно, чтобы подвергнуть их наказанию по всей строгости закона. Король назначил военный суд над принцем и над Катте.
25-го октября суд собрался в Копинге, а 1-го ноября возвратился в Берлин. Ему предоставлено было судить принца и его сообщника как военных дезертиров. Суд решил, что принц крови и законный наследник престола не подлежит суду за такое преступление, наравне с простыми членами войска, и потому он предоставляет осуждение его приговору небесному, который дает право правящим. Катте военный суд присудил к лишению чинов и крепостному заключению на несколько лет.
Король был чрезвычайно недоволен этими приговорами. Он объявил Катте оскорбителем королевского величия, потому что тот участвовал в тайных умыслах наследника престола и сносился с враждебными дворами. За такие преступления он заслужил пытку {64} и виселицу, но король, милостью Божьей, снисходя к просьбам и заслугам его родственников и, в особенности, к полезной службе его деда, генерал-фельдмаршала графа Вартенслебена, по великой доброте души своей, обращает гнев в милость, смягчает казнь и приговаривает Катте к отсечению головы на плахе.
Ничто не могло отклонить короля от этого приговора; ни убеждения, ни просьбы Вартенслебена и всех его любимцев.
-- Нет! -- отвечал он решительно. -- Скажите Катте, что мне его жаль, но что делать! Мое правило такое: лучше пусть гибнет виновный, чем правосудие.
Катте прочли приговор. Он спокойно выслушал его с геройской твердостью.