История Германии в ХХ веке. Том I

Так, в Западной Германии, подобно большинству западноевропейских обществ, постепенно сформировалась модель, которая объединяла капитализм и социальное государство, сочетала либеральные идеи со все более далеко идущими концепциями планирования и связывала ориентацию на национальное государство с участием в европейской интеграции. Она рассматривалась как история успеха, однозначности и последовательности и по-прежнему была ориентирована на вызовы индустриального общества, сложившегося в конце XIX века. Зенита своего развития классическое индустриальное общество достигло в 1960-х годах, а затем стало все больше утрачивать свои позиции ведущей модели. Неоспоримое прежде главенство тяжелой промышленности и массового индустриального труда пошатнулось, и модель индустриального прогресса уперлась в свои границы – как в Западной Германии, где закрывались шахты, сталелитейные компании и верфи, так и в ГДР и других странах советской империи, которые в своем политическом и социальном устройстве были полностью ориентированы на тяжелую промышленность и массовый труд и которые тоже рухнули, когда разрушилось классическое индустриальное общество. Либеральный капитализм Запада оказался более гибким и с 1970-х годов адаптировался к новым условиям эпохи, наступившей после окончания царства тяжелой индустрии. С тех пор в болезненном процессе трансформации стали обретать очертания зачатки новой модели, характеризующейся первенством сектора услуг, глобализацией экономики и возвращением радикально рыночных моделей. Исход этого процесса до сих пор во многом непредсказуем.

Эта вторая линия аргументации позволяет понять период между 1890 и 1990 годами, который мы называем «высоким модерном», при всех политических различиях и трансформациях, как историческое единство и связать друг с другом очень разные процессы в экономике и политике, обществе и культуре. Это позволяет разглядеть и понять связи между первой и второй половинами столетия, не игнорируя двух мировых войн, нацистской диктатуры, режима ГДР или триумфа социально обновленного, демократического капитализма.

Даже из этого краткого обзора становится ясно, что речь идет о транснациональных процессах; поэтому исключительный фокус на истории Германии, безусловно, требует оправдания. Еще несколько лет назад все было иначе, потому что интерес общественности и специалистов по современной истории в этой стране был, как нечто само собой разумеющееся, направлен на современную немецкую историю. Последовательность этапов – кайзеровская Германия, Первая мировая война, революция, Веймарская демократия, нацистская диктатура, Вторая мировая война, Холокост и, наконец, разделение и воссоединение Германии – содержала в себе такое количество великих и драматичных событий с такими далеко идущими последствиями (и непроясненными взаимосвязями), что под «историей XX века», как правило, понимали историю Германии. Несомненно, это европейское столетие невозможно понять без детального знания истории Германии. И даже если человек с большим подозрением относится ко всем историко-политическим конструкциям идентичности (тем более если они основаны на фикции естественных единств), все равно жизненный мир человека и его культура остаются связаны со страной, в которой он вырос и живет, и с ее историей.

Однако требование ориентироваться на национальную историю как на нечто само собой разумеющееся является анахронизмом, даже если многообразные попытки уйти от немецкой истории и от ее последствий путем утверждения европейской или универсальной идентичности признать попытками бегства. Уже одно только постоянное обращение к таким категориям, как «индустриальное общество», «урбанизация», «империализм», «миграция» или «холодная война», показывает, что историю этого века невозможно понять в рамках национальной парадигмы, и это особенно относится к Германии, при всей ее специфике.