История государства и права России

Зарождение поместной (отличной от старой, вотчинной) системы землевладения обычно связывают с Указом Ивана III (1483 г.) о передаче земли, отнятой у новгородцев, своим служилым людям за их ратные подвиги и в качестве средства “помощевания” в дальнейшем. Всего за 1483–1489 гг., согласно Никоновской летописи, земля была конфискована у 8 тыс. новгородских семей; большая ее часть была передана “московским людям”.

Старый обычай (“вольным воля”), допускавший переход бояр и свободных слуг из дружины одного князя в дружину другого, также постепенно забывается и отменяется.

Парадоксально то, что подобная политико-юридическая практика, характерная для абсолютизма и на Западе и на Востоке, первоначально оформляется в Московском государстве в виде сословно-представительной монархии, где высшая власть принимает решения и управляет обществом с учетом и участием ограниченно- сословного представительства (старых удельных князей, бояр и богатых феодалов).

Описанное выше структурирование государственной власти в Московии происходило не только под влиянием внутренних причин – прежде всего из-за доминирования интересов крупных феодальных землевладельцев (а московский князь – первый в этом ряду), но и в значительной степени под воздействием внешнеполитических причин.

Здесь достаточно вспомнить, что в течение всего XV в. почти непрерывно Москва вела оборонительные войны (против татар, литовцев, немцев, шведов), а также завоевательные – на западе (Псков, Тверь, Новгород) и севере (Двина, Белоозерье).

При отсутствии постоянной армии и недостаточной мощи своей дружины московский князь был вынужден рассчитывать на привлечение к решению государственных задач дополнительных сил (помимо своей дружины). Он мог рассчитывать тогда как на бояр (с их полками), так и на другие сословия, например на служилых людей из посадских, крестьян. Они, в свою очередь, могли помочь ему ратным делом и своими денежными поступлениями (“податями” в великокняжескую казну).

Очевидно, что такой политический расчет был вполне по силам мыслящим московским верхам. Вот почему они допускают некоторые формы народно-сословного представительства в государственную жизнь тогдашней России.

Существенно, однако, то, что на фоне всевластия великого князя сословно-представительная ветвь власти выступала не как самостоятельная, а как сугубо подчиненная, зависимая от государя – через его указы, отчасти через сохраняемый институт наместничества, а также через приказные органы. Например, деятельность и состав Боярской думы всецело зависели от воли московского князя (особенно начиная с 1560 г.).

Дума, следовательно, была не столько ветвью государственной власти, сколько подчиненным органом этой власти – с определенными совещательными и законотворческими функциями. Поэтому можно согласиться с точкой зрения, высказываемой некоторыми историками, что в рассматриваемый период представительство этой сословной “власти” (Боярская дума и др.) не было органом, ограничивающим царскую власть.

Власть великого князя московского (царя) практически ничем не была ограничена. По своей сути это была самодержавная монархия, т. е. не ограниченная никаким законом воля государя.

Реально ограничивали монархическую власть (всевластие) в Московском государстве лишь обычаи и традиции, которые утвердились в русской политике за предшествующие десятилетия и века. В первую очередь это относится к дворцовому праву, а также к церковному, которое продолжало широко применяться в сфере семейно-брачных отношений и некоторых иных областях (например, в отношении к монастырским крестьянам).

Вместе с тем есть основания считать, что действительные ограничения верховная монархическая власть Московии имела как со стороны определенных течений духовной культуры (часто неявно), так и через влияние религиозной (православной) идеологии.

Оставаясь важным явлением традиционной и официальной культуры, русское православие, безусловно, оказывало свое “внутреннее”, моральное воздействие на мышление и поступки московских правителей. Во времена Московского царства монарх Руси, не считая себя ограниченным правовыми нормами, “всегда сохранял ответственность перед Церковью”.

Порой это могло осуществляться вполне реально – посредством общения с иерархами Русской православной церкви, которые всегда были готовы дать монарху свои богословские толкования тех или иных политических или правовых вопросов, свое благословение на принятое решение или же в весьма деликатных формах поправить монарха, присоветовав ему иные действия.

Таким образом, религиозно-нравственные идеи, как и во времена Иллариона Киевского, продолжали выполнять свою ценностную (аксиологическую) роль в отношении тех или иных государственных решений.