Новые правовые понятия и нормы, складывающиеся в московский период, возникали главным образом в области государственного права. Ведь начиная со второй половины XIV в. и в течение всего XV в. происходит процесс создания единой системы государственных органов власти и административного управления.
Политическое объединение и централизация северо-восточных славянских земель нашли свое отражение и закрепление прежде всего в политико-юридических и законодательных актах самого князя московского.
• различные уставы и уставные грамоты, “даруемые” княжествам, уездам, монастырям, отдельным землям или “землям вообще”;
• жалованные, тарханные и охранительные грамоты;
• специальные указы (например, Указ наместникам о суде городском 1484 г.) и т. д.
Другая линия правотворчества проходила через нормативно- созидательную деятельность приказов – Разрядного, Ямского, Казенного, Разбойного, Посольского и т. д.
В силу образованности и практической опытности (церковное образование, книги, переписка с Москвой, челобитные с мест, жизненный опыт и т. п.) приказные чиновники самостоятельно “проводили” множество судебных решений, имевших зачастую нормативный характер, а также подготавливали массу инструкций, установлений, предписаний и других подзаконных актов.
Кроме того, именно в стенах приказов разрабатывались и сами законопроекты, рассматриваемые потом Боярской думой и утверждаемые великим князем.
Несмотря на частое “историческое” оправдание своих решений и новых установлений в области государства и права, к которому прибегали московские князья и их приказные люди, они, однако, шли на практике не назад, а вперед – учреждая новые законы.
Возникают, например, новые формы ответственности. Так, Двинская грамота 1397 г. вновь вводит на Руси (впервые со времен Русской Правды) смертную казнь – через повешение. Эта же грамота усматривает как должностное преступление взятку (посул), выделяет оскорбление, рецидив (например, третья кража). А в Уставной грамоте Белоозерскому княжеству (1488 г.) Иван III вводит новую обязывающую норму – требование, чтобы в суде наместника участвовали также дворовые, старосты и “лучшие люди” из округи.
Несмотря на новые законы, вводимые великокняжеской властью, огромный массив применяемых правовых норм наследовался из прошлого правового опыта (времен Русской Правды).
В. И. Татищев писал: “
При этом происходило не только воспроизведение старинного правового опыта (правового обычая или правовой традиции), но и его относительная модернизация – с целью приспособления к новым реалиям. Обращение к правовым памятникам Древней Руси – важная черта законотворчества в московский период.
Память русичей о монголо-татарском иге, усиленная национальными чувствами сострадания и жалости к его жертвам, порой вступала в противоречие с реальными интересами феодальных собственников. Но, тем не менее, именно с исторической памятью следует связать присутствие в московском законодательстве таких статей, как, например, п. 56 Судебника 1497 г., который гласит: “А холопа полонит рать татарская, а выбежит и с полону и он свободен, а старому государю не холоп”.
Важнейшим источником административного и феодального права в Московском государстве, как уже отмечалось, оставался правовой обычай.
Характерный пример – знаменитый Юрьев день, известный на Руси в качестве обычая, по-видимому, еще с XII или XIII в., но ставший законом лишь во второй половине XV в. – во времена княжения Василия II Темного.
Говоря о причинах и истоках действительных нововведений в московском праве, следует признать, что в целом они носили прежде всего политико-прагматический характер, поскольку были направлены главным образом на создание и укрепление единого, централизованного государства во главе с московским князем.
Даже зарождение и упрочение таких институтов права, как земельная собственность или феодальные отношения между землевладельцем и крестьянином (“крепь” и т. д.), происходило под огромным влиянием этого политического фактора. Великий князь мог, например, отнять у старика боярина удел за побег его сына в Литву. Но тот же князь мог и отблагодарить своих людей за службу, передав им в качестве “вспомощения” собственные или вновь захваченные у кого-либо земли.