Главное историческое значение сражения при Энтитеме заключается в том, что Линкольн наконец дождался победы, которая, по его мнению, должна была предшествовать обнародованию прокламации об освобождении рабов. Как мы знаем, 22 июля он отложил ее до тех пор, пока какой-либо военный успех не обеспечит поддержку его политике. То, о чем он думал на протяжении двух месяцев, для нас сегодня открытая книга. Хотя решение уже было принято, Линкольн проявил исключительную проницательность и не стал наносить решительный и бесповоротный удар по рабству до тех пор, пока о военной победе не было официально объявлено. За время, прошедшее от совещания кабинета министров 22 июля, где он объявил о своем намерении, до совещания 22 сентября, когда он информировал своих советников, что намерен издать свой декрет, он провел (посредством переписки, частных разговоров и официальных встреч) тщательную подготовку, чтобы подобрать подходящий момент для объявления свободы рабам. Консерваторам он предлагал взглянуть на проблему со стороны радикалов. «Я не выйду из этой игры, пока не разыграю последнюю карту», написал он Реверди Джонсону. Радикалам он излагал точку зрения консерваторов или делал акцент на необходимости осмотрительных действий. Представителям духовенства, которые составили меморандум о необходимости ликвидации рабства в масштабе страны, он сказал: «Я не хочу издавать документ, который, как неизбежно станет ясно всему миру, не будет действовать и уподобится папской булле против кометы».
В связи с публикацией прокламации об освобождении рабов на президента оказывалось давление с обеих сторон. Он беседовал с консерваторами и радикалами, выслушивал их аргументы, уговаривал, производя различное впечатление на разных людей. Большая часть этих разговоров происходила в его характерной манере мышления вслух, когда в результате общения с сочувствующими или сомневающимися собеседниками он получал стимул пересмотреть свои мысли и разобрать вопрос со всех сторон. Размышлять действительно было над чем. В его полномочия входило конституционное право руководства войной. Вполне резонно предположить, что прокламация позитивно сказалась бы на действиях армии, несмотря на недовольство ряда офицеров высокого ранга; она бы ослабила позиции конфедератов, активизировав у их рабов врожденное стремление к свободе и сделав их тем самым тайными друзьями Севера; это также могло привести к использованию чернокожего населения в качестве солдат. Учитывая все эти соображения, Линкольн все же должен был еще иметь уверенность, что общественное мнение Севера – на его стороне. Он не сомневался, что нетерпеливый нажим радикалов перерастет в энтузиазм и их влияние в вопросах обретения новых солдат и денег будет очень значительным. Но каково настроение широкой публики, массы умеренных республиканцев и «военных демократов», созрели ли они для декрета об освобождении? Не исключена была возможность, что этот шаг приведет к отчуждению пограничных рабовладельческих штатов, которые держатся за Союз. Линкольн всерьез этого опасался, но «бездействовать было так же опасно, как действовать». С другой стороны, освобождение рабов обеспечило бы ему дополнительную поддержку в Европе. Англия и Франция не смогли бы признать Конфедеративные Штаты после того, как будет выявлена реальная причина конфликта. Также был повод опасаться, что декларированная война против рабства возродит оппозиционные настроения среди демократов и даст им «дубинку» для борьбы с администрацией. Но президент не рассматривал это как серьезное препятствие, поскольку на Севере партийную оппозицию можно было ожидать по любому поводу. В итоге, рассмотрев и взвесив все за и против, президент отринул последние сомнения. Он был уверен, что прокламация об освобождении рабов необходима с военной точки зрения и что простой народ Севера осознает эту необходимость так же четко, как он. Шли дни, и он все больше укреплялся во мнении, к которому пришел в июле, и чувствовал, что общественные настроения меняются в том же направлении.
На совещании кабинета министров 22 сентября президент прочитал рассказ из книги, присланной ему Артемусом Вардом, озаглавленный «Возмутительный случай в Утике» (High-Handed Outrage at Utica):