Читаем История греческой литературы Том II полностью

Подобно Гекатею все логографы стремились истолковать сказания как подлинную историю, причем из древних мифов устранялось чудесное, сверхъестественное. Веря в действительность событий, передаваемых мифами, вроде, например, Троянской войны, логографы старались очистить их от всего того, что не допускало рационалистического толкования и естественного объяснения. Таким образом, в сочинениях логографов видны первые попытки критической переработки древних преданий с целью извлечь из них подлинную историческую их основу; и хотя эта переработка мифов была еще несовершенной и наивной, все-таки в этом видны зачатки исторической критики.

С такого рода рационалистической обработкой преданий соединяется стремление внести в изложение также элементы познавательные — сведения географические и этнографические. В описании жизни чужеземных народов — их нравов и обычаев, их памятников и преданий — древнейшая греческая историография должна была перешагнуть границы легендарной эпохи и войти в соприкосновение с современными ей событиями. По тому же пути пошла и местная история, предметом исследования которой становится не переработка всей массы преданий, но рассмотрение развития какого-либо одного государства или племени, причем исследователь касается событий не только седой старины, но и более близкого к нему прошлого, а затем и настоящего. Подобного рода местные "Истории" начинают появляться с V века до н. э. в тех областях греческого мира, которые выдвинулись вперед в своем культурном развитии, в городах Малой Азии, Сицилии и Южной Италии. Форма этих историй — летописная; в них год за годом, с приурочиванием к именам эпонимных магистратов, передаются достопримечательные события. Это еще далеко не живой исторический рассказ, а лишь перечень событий, отчасти представляющих интерес, отчасти незначительных. Такие летописи носили название "хорографий" (ώρογραφίαι), так как, по словам Диодора (I, 26), у некоторых эллинов год назывался ώρος.

Дошедшие до нас фрагменты логографов в значительном большинстве случаев содержат описание событий легендарной эпохи, и на первый взгляд может казаться, что ей по преимуществу были посвящены и их труды; но такое заключение едва ли будет соответствовать тем свидетельствам, которые на этот счет дают древние писатели, более знакомые с их произведениями. То обстоятельство, что фрагменты, дошедшие до нас, касаются главным образом легендарной эпохи, объясняется тремя причинами: во-первых, тем, что позднейшими писателями всегда охотнее делаются извлечения из первых книг, чем из книг последующих каких бы то ни было сочинений; во-вторых, тем, что сказания легендарные, в которых греки видели общее достояние всех племен, вызывали более интереса, чем специальные истории отдельных племен и городов, которым должны были быть посвящены эти исторические труды; в-третьих, может быть, тем, что сами историки, сознавая общий интерес всех греков к мифической истории, особенно тщательно обрабатывали именно этот раздел своих трудов, и потому для суждения о характере их изложения (которым особенно интересовались позднейшие греческие ученые) делать извлечения из этих разделов было особенно поучительно. Во всяком случае заключения некоторых историков литературы о том, будто логографы интересовались преимущественно легендарными событиями, имеют довольно шаткие основания.

Хотя аристократия, к которой принадлежали по крайней мере некоторые из логографов (например, Гекатей), конечно, интересовалась своими мифическими предками, но, без сомнения, она была не менее заинтересована судьбами знатных родов и в историческое время, и этому времени должно было отводиться поэтому тоже немало места в сочинениях логографов. Изучение исторических записей (упомянутых выше ἀναγραφαί, γραφαι), которыми они пользовались в значительной мере в своих работах и которые толковали, вело их к той же исторической эпохе; а, с другой стороны, выведение колоний ионийцами, развернувшееся в период жизни логографов, способствовало тому, что они с особым интересом занимались географией, изучали и обрабатывали местный этнографический материал. Недаром большая часть логографов была "периэгетами" (путешественниками). Немалое место в их сочинениях занимало исследование (ίστορίη). Логографы всегда могли рассчитывать на интерес со стороны своих соотечественников к такого рода сведениям.

Несмотря на то, что, как говорит Дионисий ("Суждение о Фукидиде", 6), логографы обращались к мифам, в своих сочинениях они вместе с тем повествовали и об отдельных племенах и местностях на основании сохранявшихся в разных местах и городах воспоминаний, передававшихся из поколения в поколение.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

Валерий Юрьевич Вьюгин , Ксения Андреевна Кумпан , Мария Эммануиловна Маликова , Татьяна Алексеевна Кукушкина

Литературоведение
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука