История груди

С конца эпохи Средневековья культ эротической груди не покидал западную цивилизацию. Серьезные изменения касались лишь идеальных объема, формы или функции. Средневековые художники и поэты отдавали предпочтение маленьким грудям, высоко расположенным над округлым животом, предполагающим беременность его обладательницы. Французы сохранили интерес к маленькой груди и стройному удлиненному телу до конца XVI века. Итальянцы, когда эпоха Возрождения была в самом расцвете, предпочитали более широкую грудь и более полные бедра и ягодицы. Мужчины Елизаветинской эпохи как будто меньше интересовались размером груди. Их более прельщали вкусовые удовольствия. Груди сравнивали с яблоками, сливками, молоком и плодоносящими садами.

В целом в эпоху Возрождения мужчины отдавали предпочтение более пышной груди. Маленькие «подростковые» грудки позднего Средневековья спустя пятьсот лет уступили место грудям Джейн Рассел в 50-х, Кэрол Дода в 70-х и Синди Кроуфорд в 90-х годах. Женщины, стремящиеся эксплуатировать этот мужской идеал, увеличивали грудь с помощью специальных бюстгальтеров и силиконовых имплантатов. Из-за последних грудь часто переставала быть эрогенной зоной, а именно это всегда определяло ее сексуальную ценность.

История убеждает, что эротизация груди была преимущественно мужским делом. Однако если бы история основывалась на письменных свидетельствах самих женщин, выглядела бы она совершенно иначе. Но подобные записи практически не существовали до относительно недавнего времени. В эпоху Возрождения сложились некоторые обычаи, которые не исчезли из западной цивилизации. В графическом искусстве и в литературе груди должны были доставлять удовольствие мужчине — зрителю или читателю, и возбуждать его, а не женщину. Когда груди стали слишком эротизированными, их сексуальное значение стало заслонять их материнские функции. Борьба за восстановление «кормящего» статуса груди велась через регулярные промежутки времени на протяжении всех следующих веков. Вели ее отдельные личности или группы людей, противостоящие абсолютной власти сексуализированной груди.

Глава третья ДОМАШНЯЯ ГРУДЬ: ГОЛЛАНДСКАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ

Нидерланды в XVII веке отличались, по удачному выражению Саймона Шэмы (Simon Schama), «слишком богатым выбором»^[137]. Освободившись наконец от ярма испанского владычества и образовав в 1581 году республику, новая нация быстро достигла такого уровня процветания, который удивил даже самих голландцев. Юная страна — демократическое исключение среди соперничающих монархий, таких как Франция, Англия и Испания — очень скоро прославилась успешной торговлей, прогрессом в области медицины, политической свободой, религиозной терпимостью, расцветом культуры и тем, чем хвалились сами голландцы: чистотой и бережливостью. Это было золотое время Голландии, что не могло не сказаться на процветавшей в это время культуре груди.

Чтобы понять культуру груди в Голландии, мы должны представить совершенно другую обстановку, чем та, которую мы уже видели. Придется забыть обо всех языческих святилищах и католических церквях, аллегорических садах и эротизированных будуарах. Давайте перенесемся в подчиненное строгому порядку пространство буржуазной семьи. Нашим глазам надо будет привыкнуть к неяркому свету, льющемуся через окно с мелкими стеклами и свинцовым переплетом, и тогда мы увидим немногочисленные предметы повседневного обихода: металлический кувшин, крепкое кресло, корзину или прялку. Возле камина сидит мать с ребенком на руках, удовлетворенно сосущим ее грудь. Перед нами сцена простого домашнего счастья.

Картина Питера де Хоха «Женщина с ребенком, кормящая младенца грудью» помогает нам представить эту сценку (илл. 34). В свете, падающем сверху из окна, мы видим мать-бюргершу, которая с любовью смотрит на сосущего ее грудь младенца. Акцент в картине сделан не на грудь, которую едва видно, а на атмосферу покоя и нежности, окружающую кормление грудью. Все выглядит так, как должно быть в этом идеализированном изображении семейной гармонии.

34. Питер де Хох. «Женщина с ребенком, кормящая младенца грудью». 1658–1660. Голландская мать кормит грудью младенца в чепчике. Рядом с ней старший ребенок и собака, символ верности.

Невозможно сказать наверняка, насколько точно такого рода картины отражают реальную домашнюю жизнь той эпохи. По мнению историка искусства Уэйна Франитса (Wayne Franits), культура того периода была направлена на воспитание добродетелей^[138]. Тогда детей считали даром Божьим, и воспитывать их следовало в атмосфере религиозного благополучия и социальной стабильности. Дом был идеальным местом для «отливки» детей по определенному стандарту, который затем поддерживали церковь и школа. Дома именно матери следовало дать ребенку все необходимое: от первой капли молока до первой молитвы.