«Электро Т.» стал единственной из поздних пластинок Мамонова, вообще не предполагавшей никакой сценической версии: Петр Николаевич создал почти абстрактный, свободный от «бесплодно множащихся сущностей» аудиопродукт. Практически свободен он оказался и от слов: в большинстве композиций Мамонов либо вообще обходился одной гитарой, либо под ее звуки прочувствованно кряхтел и постанывал – лишь в трех (кажется) композициях все-таки оказалось немного текста, порой на грани членораздельности.
В надежде, что я не сплюКомарикиВ надежде, что я не заснуКомарикиЗззззззззззь!Зззззззззззь!Я не заснуГде-то хватало двух слов («Паша пошел»), где-то – пяти… Одиноко отмеряющая ритм поминутно спотыкающаяся гитара то и дело путалась с неидентифицируемым чирканьем и чавканьем. То ли голос, то ли спички… Тем не менее, того слушателя, который оказывался способен поймать «потусторонний» сигнал альбома, диск завораживал и не отпускал на протяжении всех сорока трех минут звучания.
«Углубленных в тему» рецензий на пластинку было немного. Культовыйрок-критик Максим Семеляк выступил с фирменным эссе в журнале «Афиша»:
«Сельский житель записал на пластинку то, как он негромко (очевидно, что ночью), но и немилосердно бренчит на гитаре с минимумом эффектов, нимало не заботясь ни о мелодии, ни о ритме; щелкает выключателем, ухает, воет, издает звуки „му“, иногда бормочет невнятное, порой покрикивает нечленораздельное… <…> Внимать всему этому безобразию приходится потому, что сельского жителя вот уже пятьдесят один год зовут Петром Мамоновым. Поневоле прислушаешься. А как прислушаешься, тут и о долге рецензента вспомнишь, и мысли лихие в голову полезут. „
Электро Т. “ – это такие записки из подпола: темные, пугливые и навязчивые, как ночные бабочки. Инструментальные запечные откровения порой взрываются кратковременным маниакально-экспрессивным психозом („Веселая“) – довольно дико. В целом же, классическая метафора русской словесности „вечность как банька с пауками“ понимается здесь настолько буквально, что дальше прибедняться уже некуда – тут именно что банька и звучит в ней какой-то сдавленный мочалкин блюз. Вот так я, стало быть, сижу и набиваю на клавиатуре вышеизложенное. Пластинка запущена по второму разу – для верности впечатлений, значит. И только я собираюсь провести хитрые музыкальные параллели с Джеком Мудурианом и еще с парой безумцев иностранного происхождения, да и покончить с текстом, как вдруг замечаю, что за окном-то – даже не сумерки сгустились, а прямо-таки ночь наступила. И я в помещении решительно один. И звучит композиция „Паша пошел“. И я немедленно понимаю, что это настоящий плач малютки-привидения. И как-то немедленно исчезает охота скалить зубы. И я сижу с этой пластинкой, как Хома Брут с панночкой. В голове – прожиточный минимум из двух-трех вопросов. Кто этот Паша? Куда он пошел? Ладно, если в ночной, а вдруг ко мне? Или, быть может, к тебе, читатель? Страшно на этом свете, господа».