История и фантастика

— Вы меня очень порадовали. Раньше я ходил на лекции с трамвайным билетом, на котором записывал общие тезисы. Теперь вынужден носить целую стопку бумаг.

— А я — лэптоп. Без него — ни шагу. Когда пишу книгу, компьютер мне совершенно необходим. Порой я знаю, что сделал нужные заметки, но как их найти? А запись на компьютере не пропадет никогда.

— Вы с нежностью говорите о своем компьютере, и это правильно, но однажды вы публично признались, что самым сложным прибором, с которым вам приходилось работать, была мясорубка. Ну и как же в конце концов вы устраиваетесь?

— Между нами говоря, компьютером гораздо проще пользоваться, чем мясорубкой. Доказательством может служить тот факт, что несколько человек уже ухитрились вкрутить в мясорубку палец, а чтобы кого-нибудь укусил компьютер, мне слышать не доводилось. Вся работа с этим устройством сводится к постукиванию по клавишам. Что ж тут сложного? А если что-то перестает действовать, надо вызвать специалиста, вот и все. Сколько я себя помню, я вечно подсказывал друзьям по польскому и истории, а они мне — по математике, физике и химии. Что такое косинус, я не представляю себе до сих пор. Но компьютер, что бы ни говорили, прибор самый что ни на есть простейший, и его я обслуживать могу.

— Наделила ли вас природа еще какими-то способностями, которые могут пригодиться в работе писателя? У некоторых мастеров были удивительные таланты, например, у Виткаци, который, в частности, умел прекрасно имитировать звуки. Как-то на станции в Хабовке он засвистел в окно, и машинист тронул поезд, будучи свято уверен, что это свистит железнодорожник.

— Нет, талантов такого рода у меня нет.

— А способность имитировать чужой стиль?

— Как знать, возможно. Порой мне случалось бессознательно подражать кое-каким авторам. Дебютировал я примерно в сорокалетнем возрасте, имея кое-какой багаж эрудиции за душой, с кое-каким уложенным в голове литературным порядком вещей, с какими-то читательскими увлечениями, порой близкими к влюбленности. Такая влюбленность — к сожалению — ведет к тому, что, желая построить красивую фразу или диалог, ты, сам того не осознавая, повторяешь фразу или манеру кумира — Сенкевича, Чандлера, Хемингуэя, Желязны, Эко…

— Многие критики указывают на Умберто Эка как на образец, к которому вы стремитесь. Вы же на подобные предположения реагируете с бешенством (я видел два таких интервью). Так, возможно, вы согласились бы охарактеризовать свое отношение к мэтру? Чем он вас так увлек? В чем вы расходитесь?

— Вы не могли видеть интервью, в которых я реагировал бы с «бешенством», поскольку такого вообще не было. Это очередное измышление относительно меня, возникшее в результате журналистского извращения и переиначивания, а также не очень внимательного прочтения моих высказывании, точнее говоря — нонсенс и миф, который я с удовольствием опровергну. Эко — один из моих любимейших авторов, писатель, к которому я отношусь чуть ли не благоговейно. Я с безумным удовольствием прочитал все, что он написал, не исключая эссе, лекций в Гарварде и фельетонов в «L'Espresso», и жду дальнейшего. Поэтому сравнение с Эко я воспринимаю как комплимент. Незаслуженный.

— А если я отыщу то интервью, в котором вы неуважительно отзываетесь о нем, можно ли мне рассчитывать на соответствующую сатисфакцию?

— Ни в коем случае! Почему я должен отвечать за чушь, которую кропают другие?