История и культура индийского храма. Книга I. Рождение храма

Храм Джаганнатхи в Пури начал строить Анантаварман Чодаганга (1011–1047) – основатель династии Восточных Гангов. Но достроить храм он не успел. Известно, что Анантаварман был шиваитом, но получается, что по каким-то неизвестным причинам приступил к строительству храма Вишну. Да и правители предыдущей династии Сомавамши, к которой принадлежал Яяти Кесари, тоже были шиваитами и строили в честь Шивы величественные храмы в Бхубанешваре. И это было в какой-то степени закономерно, ибо в постгуптский период шиваизм стал самым значительным индуистским движением в Одише и по различным источникам прослеживается с IV–V веков. С VI века в центральной части Одиши доминировал именно шиваизм (и тесно связанный с ним шактизм), который во время правления Сомавамши в X–XI веках достиг пика своей славы. Но, несмотря на то что в XIII веке правители династии Ганга полностью обратились к вишнуизму, вплоть до XVII века шиваизм оставался в Одише религией народных масс (Stietencron (1), 1986: 4). Судя по археологическим данным и сохранившимся надписям, вплоть до X века вишнуизм занимал относительно подчиненное положение и не пользовался царской поддержкой и покровительством (Stietencron (1), 1986: 3). Вишнуизм на территории современного штата Одиша и древней Калинги до гуптского периода не зафиксирован. Он продвигался в сторону Одиши с Юга и с Запада, но его продвижение было медленным, в то время как шиваизм и шактизм занимали здесь доминирующее положение[176] (Stietencron (1), 1986: 5).

Одно время существовала точка зрения, согласно которой Анантаварман Чодаганга находился под влиянием Рамануджи, с которым встречался в Пури, и перешел в вишнуизм. Однако исследования показали, что до конца жизни Анантавараман оставался шиваитом (Кулке, 1999: 374). Можно предположить, что строительство храма Вишну было продиктовано политическими соображениями. Некоторые исследователи считают, что причиной могло послужить противостояние с тамильской династией Чола, представители которой были ярыми шиваитами (Кулке, 1999: 374–375).

Однако стоит обратить внимание на один важный момент: Яяти II из династии Сомавамши называли «наместником Вишну», да и о Чодаганге говорили, что в нем «воплотилась слава Вишну в аватаре Нарасимхи», но речь шла об уже умерших правителях, которых прославляли последующие поколения. А вот Анангабхима III еще при жизни, в 1216 году, сам называет себя наместником и сыном трех богов. И эти три бога – не Кришна с Баларамой и Субхадрой, а Пурушоттама (Джаганнатха), Рудра и Дурга.

Пройдет еще немного времени и ситуация изменится: в 1230 году этот же Анангабхима III в одной из надписей уже назовет себя лишь наместником и сыном Пурушоттамы, даже не упоминая Шиву и Дургу (Кулке, 1999: 375, 376).

Приведенные выше примеры как нельзя лучше иллюстрируют эволюцию «священного места». И хотя для верующего человека все предельно ясно и он не задумывается над вопросами эволюции религиозного культа, жизнь всегда сложнее и многообразнее, а окружающая действительность всегда изменчива. Поэтому вовсе не удивительно, что подобные случаи слияния образов и культов разных божеств имели место и в других частях Индии на всем протяжении ее многовековой истории. Например, культ Виттхаля, который распространен в Махараштре. Это божество считается аспектом Вишну, хотя его образ вовсе не соответствует вишнуитским иконографическим канонам. И его двурукий образ, когда он восседает на Гаруде, держа в одной руке меч, с точки зрения иконографии не соответствует Вишну в той же позиции (Глушкова, 1999: 338, 351). Более того, различные категории жрецов, обслуживающие храм Виттхаля, не имеют отношения к вишнуизму. По сообщению И. П. Глушковой, ни для одного из этих жреческих кланов Виттхаль не является семейным (куладевата) или избранным (иштадевата) божеством. Все они когда-то были призваны в Пандхарпур для совершения ритуального обслуживания божества в соответствии с их кастой и квалификацией. Интересно, что при этом они не стали приверженцами Виттхаля, но остались верны своим собственным богам[177] (как правило, шиваитского направления), которые остались в покинутых ими когда-то родных местах (Глушкова, 1999: 338, 359).