В некоторых слухах Керенский буквально готов завоевывать регулярную царскую армию для революции. Один из биографов писал: «Двадцать пять тысяч вооруженных солдат шли к Таврическому дворцу. Для чего? Для того, чтобы не оставить, по приказу царя камня на камне от крамольного гнезда, или для того, чтобы принести благую весть освобождения народа и раскрепощения армии?! Не от кого было ждать ответа. Он приближался оттуда, с гулом солдатских шагов и везомых пушек». И в этот напряженный момент, когда в души депутатов заползало «леденящее сомнение», навстречу войскам выскочил «худенький человек, бледный как смерть, без шапки». Дело революции было выиграно. «Но не знал же этот маленький саратовский адвокат, что его ждет на крыльце — красное знамя, или штыки царских солдат. С самопожертвования он начал революцию, и этот тяжелый крест несет на себе до сих дней»
[435].Эпизод с введением войск в Таврический дворец использовался сторонниками Керенского для обоснования его права занять пост военного министра: «Керенский первый взял в свои руки власть над революционной армией, когда ее полки подходили к Таврическому дворцу»
[436].Для людей левых взглядов именно этот поступок придавал Керенскому статус вождя революции. Обращение моряков крейсера «Россия», принятое уже после Апрельского кризиса, гласило: «Видел ли кто хоть одного буржуя на улицах революции? Такие как Милюков, Гучков, кроме товарища Керенского, все попрятались кто куда. Когда восставший революционный народ, придя к Таврическому дворцу, просил дать ему руководителя, один лишь товарищ Керенский согласился быть таковым и стать во главе их, просивших хлеба и свободы, но остальные министры теперешнего Временного правительства, лишь только взяли портфели в свои кровавые руки, которые были запачканы кровью наших братьев, борцов за свободу»
[437].Показательно, что этот текст, составленный низовыми активистами, был направлен в «Солдатскую правду», и газета Военной организации большевиков опубликовала его 11 мая, хотя в это время пропаганда партии уже начала атаку против военного министра. Можно предположить, что даже некоторые сторонники большевиков еще считали Керенского героем революции, во всяком случае он противопоставлялся министрам-«буржуям».
Керенский вновь обратился к толпе, собравшейся в Таврическом дворце. Его слушатели требовали принятия спешных и решительных мер по отношению к деятелям «старого режима». Керенский призвал к арестам, но требовал избегать внесудебных расправ. Толпа желала получить конкретные имена. Керенский приказал, чтобы к нему был доставлен ненавистный «общественности» бывший министр юстиции И. Г. Щегловитов, занимавший должность председателя Государственного Совета
[438].Когда в Думу доставили Щегловитова, то Керенский «именем народа» произвел его арест, отвергнув попытку Родзянко предоставить статус «гостя» председателю «верхней палаты». Арест Щегловитова стал важным элементом мифа революции, он повлиял на формирование образа Керенского. В. М. Зензинов, видный эсер, писал: «А. Ф. Керенский отказался выпустить Щегловитова из Думы и, заперев его на ключ в министерском павильоне, заставил тем самым присутствующих вступить на революционный путь. Этот момент был одним из поворотных пунктов движения»
[439].Так воспринимали арест Щегловитова и другие современники. Безымянный автор «Петроградской газеты» описывал его как символ противостояния противоборствующих сил «старого» и «нового»: «Два враждебных мира, два непримиримых противника стояли в грозный час решения друг перед другом. Старый, величественно важный сановник, столп реакции и молодой избранник, смелый поборник великой цели свободы и народовластия. Коршун и орел»
[440].Об аресте Щегловитова сторонники Керенского часто упоминали. Иногда он рассматривался не как импровизация, но как заранее спланированная акция: