История и повествование

Дорогой товарищ, Александр Федорович, с чувством глубокого удовлетворения встречаем Вас, дорогой борец, мужественно взявший великий святой стяг русской революции. Ты твердо и решительно в дни черных сумерек русского рабства стоял на страже, как передовой факел, на славном демократически революционном пути и был светочем в тяжелые, черные дни нашей беспросветной реакции. Ты был светочем, знаменем всех страдающих и стремящихся к великому свету и славному бытию, о которых мы мечтали сотнями лет и благодаря которым мы вошли в великое сияние общечеловеческой, свободной семьи.

Так стой же, славный борец, на великом демократическом фундаменте, который все крепче и все сильнее укрепляется на нашей почве. Будь творцом на своем посту.

Сила народной мощи в твоем распоряжении. Какие бы ни были подземные вулканические толчки, зови нас, мы все с тобою, бери нашу жизнь для великой русской революции и для славы нашей дорогой свободы, земли и воли.

Слава великому вождю крестьянской и рабочей семьи. Ура [472].

Осенью сторонники Керенского пытались защитить главу Временного правительства от нападок «слева» и «справа», обращаясь к его биографии. Л. Арманд, член партии социалистов-революционеров, начинала свой биографический очерк так: «Лев ранен… Он ранен клеветой и демагогией. И кто только не пытается теперь лягнуть его» [473].

Брешко-Брешковская писала в начале сентября о Керенском, рисуя образ политика, жертвующего собой ради судеб Отечества: «…целых десять лет своей молодой жизни он отдает России, не щадя ни сил своих, ни здоровья, ни самой жизни своей» [474].

Особенно яркой попыткой воскрешения романтического культа Керенского была статья, опубликованная накануне открытия Демократического совещания. Автор напоминал читателям подвиги «рыцаря революции»: «Он выбежал навстречу полкам бледный, без шапки, верящий в русского солдата, он встал во главе революции, он спас революцию от позора мести и отменил смертную казнь. Он, больной телом, но сильный духом, отдал себя всего революции так же беззаветно, как отдавал себя беззаветно на служение народу в Думе, как отдавал себя на служение жертвам царского произвола, когда по всей Руси, из города в город, несся он и вырывал из тюрем, из рук палачей строителей новой России. И вся Россия с тревогой смотрела, как этот человек вновь растрачивает себя всего… Вся Россия и боялась, и заботилась — хватит ли у него, „истекающего кровью“, сил в борьбе за счастье и свободу народа» [475].

Левые социалисты не могли игнорировать его революционные заслуги. Выше отмечалось, что даже в мае 1917 года положительные оценки его деятельности появлялись в большевистской печати. А. Г. Шляпников, виднейший руководитель большевистского подполья в годы войны, указывал в сентябре 1917 года, что Керенский даже посещал нелегальные собрания подпольщиков [476].

Иногда большевики противопоставляли Керенского-революционера Керенскому-министру. Г. К. Орджоникидзе, выступая на VI съезде партии большевиков, вспоминал «того Керенского», «который когда-то, выступая в качестве защитника, к своим горячим речам заставлял прислушиваться всю Россию <…>». Орджоникидзе противопоставлял ему современного Керенского-министра [477].

Даже в период обострения политической ситуации некоторые издания большевиков не оставляли надежды на то, что министр может исправить свои ошибки. Фронтовая большевистская газета в июле писала о том, что Керенский «вольно или невольно» окружен контрреволюционерами, и рекомендовала настоятельно «протереть глаза» «бывшему социалисту» [478].