История и повествование

Послесловие Кивиряхка несколько напоминает «предуведомления» Д. Пригова к своим текстам, руководства для читателя. Но если Пригов на самом деле своими предварительными комментариями скорее путает читателя, чтобы тот не слишком доверял написанному, то Кивиряхк вполне претендует на то, чтобы дать читателю ключ для дешифровки вырванных из своего контекста рассказов. Хотя тот, кто не читает рекламы, может познакомиться с версией эстонского комментатора после «самостоятельного» чтения текстов и сверить свой опыт с ним. Фоном для восприятия собранных в книге рассказов может быть как память об образе вождя пролетариата, каким он был представлен в советской пропаганде, так и не маркированный Кивиряхком «истинный» его облик, известный читателю по литературе, разоблачающей советский режим и его вождя (см. эстонские переводы Бердяева, Гроссмана, не говоря о журнальной продукции и популярных в свое время фотографиях больного, умирающего Ленина). Ленин поколения Кивиряхка не может совпасть и с опытом более молодого поколения или сегодняшних школьников, которые сегодня по своему возрасту могли бы быть истинным адресатом книги. В последнем случае рассказы о Ленине могут читаться как назидательные, дидактические, идеологически не обработанные истории для детей, где вместо имени Ленин может быть любое другое имя. Ленин может восприниматься как некий басенный персонаж. Имя собственное перестает быть жестким обозначающим. Рассказы, представленные в книге «Наш Ленин», можно рассмотреть вообще как басни без морализаторской заключительной части, — мораль будет меняться в зависимости от способа чтения, она вовсе не соотносится с изложенным сюжетом, а зависит от памяти читателя. Такой принцип построения текста отличается от обычной интертекстуальности, создающей в тексте смыслы и возможности интерпретации через аллюзии и цитаты. Читатель здесь свободно применяет коды в равной мере возможные, а для искушенного опытом читателя по крайней мере некоторые из них срабатывают одновременно. Автор послесловия и сам справедливо отмечает, что ключ для понимания книги находится на самом деле в памяти читателя. При этом индивидуальным может быть именно тот ностальгический опыт прошлого, для которого имя Ленина является лишь своеобразным индексальным символом, поводом для возникновения коннотаций, позволяющих вновь пережить свои воспоминания о прошлом (см. о ностальгическом опыте истории: Анкерсмит 2003: 365–390).

Таким образом, «Наш Ленин», провозглашенный в названии книги, в реальном читательском опыте распадается на разные «Ленины» точно так же, как местоимение «мы» не является простой формой множественного числа от «я» (см. рассуждение Э. Бенвениста о грамматическом лице «мы», которое формируется на основе «я» и предполагает также «не-я», не только в смысле «вы», но и «они»; Бенвенист 2002: 267–269). Если бы изменить название книги на «Мы и Ленин», то, распространяя его и на послесловие, это «мы» как раз и функционировало бы двояко, как «я и вы» и «я и они». Настоящее название книги может отсылать и к фильму «Мои Ленины» эстонского режиссера Харди Вольмера. Такое название неплохо подошло бы и к рассматриваемой нами книге, предлагающей читателю прекрасную возможность для автокоммуникативного опыта (единственное число просто не было бы возможно при таком имени — идеологическом конструкте).