История и повествование

На следующий после назначенного Блудовым для заседания «пародического» общества день и через три дня после произнесения Дашковым «Похвального слова графу Хвостову», то есть 17 марта 1812 года, М. М. Сперанский был отправлен Александром 1 в отставку с поста государственного секретаря. Хотя это чрезвычайное происшествие не было никак обнародовано официально и о свершившемся падении фаворита в столичных придворных кругах стало широко известно только несколькими днями позже, 19–20 марта [176], Дашков и Блудов, несомненно, задолго до того знали и о настроениях императора, в конце концов подтолкнувших его собственной волей инициировать заговор против своего ближайшего сотрудника, и о царивших в обществе настроениях — крайне враждебных профранцузской внешнеполитической линии и культурной ориентации. Первоначально, вероятно, сатирические обсуждения основ «беседной» поэтики были задуманы как форма консолидации против завоевывавшей все большую популярность «славянопатриотической» идеологии. Однако с последовавшим 22 марта 1812 года назначением Шишкова на должность высланного Сперанского перспектива таких собраний стала выглядеть крайне сомнительной — они могли быть восприняты императором как откровенное фрондерство и нежелание поддержать его перед лицом надвигающейся внешней угрозы.

Кажется, что ситуация конца 1815 года ничем не походила на тревожные дни февраля — марта 1812-го. Шишков уже год как оставил пост государственного секретаря, и идеология «Беседы» вновь приобрела статус маргинальной и оппозиционной [177]; арзамасцы же, напротив, в политическом отношении были «на коне» — в государственной политике (как внутренней, так и внешней) торжествовала идеология космополитизма. Однако один факт все же мог заставить их насторожиться и даже забить тревогу: именно Шишкову Александр I поручил по своем возвращении в Петербург написать манифест на новый, 1816 год. Этот текст, по сути, стал манифестом об окончании войны. Тогда же из-под пера основателя «Беседы» вышел еще один важнейший государственный документ — манифест об изгнании иезуитов из России. Если присовокупить к этим тревожным для «победителей» симптомам дерзкое выступление Шаховского с карикатурами на Жуковского и Уварова, станет понятно, что важнейшей причиной возобновления арзамасской сатиры был небеспочвенный страх реванша «славянофилов». Тут-то и пригодилась кинутая в свое время Дашковым и Блудовым, но так и не разыгранная «пародийная» карта.

«АРЗАМАССКАЯ ВОЙНА»:

ВЫБОР ПОЛЕМИЧЕСКОМ СТРАТЕГИИ

Представления будущих арзамасцев о том, как будет выглядеть тот литературный кружок, который они рано или поздно образуют, были мало между собой согласованы и подчас просто противоположны. Так, Дашков, Блудов и В. Л. Пушкин еще с 1810 года были настроены на «чернильную брань», а В. А. Жуковский в начале 1814-го мечтал создать дружеский, «несветский» круг, уделом которого будут «наслаждения чести» [178]. Схожие черты получает будущее братство в письме Батюшкова: он говорит о литературном сообществе, в которое бы входили, помимо него, Жуковский, Вяземский и Северин [179]. В ноябре 1814 года Жуковский пишет о поэтическом триумвирате, который должны были составить Батюшков, Вяземский и он сам [180]. Если сравнить проект будущего «союза поэтов», как он представлен в письме Жуковского ноября 1814 года с программой функционировавшего в 1801–1802 годах «Дружеского литературного общества», в которое входили трое будущих арзамасцев — Жуковский, Воейков и А. Тургенев, — можно найти немало примечательных параллелей.

… Я хочу, чтобы всякой из нас… — чтобы каждой даже награждал себя в своем друге [181].

Возможно, и батюшковский план воссоединения у стен сгоревшей Москвы был плодом его общения с Жуковским и рассказов последнего о деятельности «Дружеского литературного общества». Не менее вероятно и то, что обрисованный Батюшковым облик поэтического братства был попросту «считан» им из стихотворений Жуковского, некоторые фрагменты которых, по сути, представляли собой облеченные в лирическую форму надежды на продолжение деятельности «Дружеского литературного общества», пусть и не обязательно в виде формализованных заседаний, или — впоследствии — воспоминания о нем:

Друзья небесных Муз! пленимся ль суетой?
Презрев минутные успехи —
Ничтожный глас похвал, кимвальный звон пустой, —
Презревши роскоши утехи,
Пойдем великих по следам!

(«К Поэзии», 1804)

[182];