И вот новая встреча в Новогрудке. Следует заметить, что за внешне непринужденным обращением друг к другу на «ты» уже чувствовался некий официоз, разница в служебном и социальном положении давних приятелей. И тем не менее шеф полиции сразу же положительно разрешил все проблемы начинающего импрессарио, связанные с постановкой русских спектаклей на территории всего воеводства. После чего пригласил театрального импрессарио к себе домой, на обед. После обеда Корвин-Пиотровский сразу не отпустил Розенбаума в гостиницу, а предложил проехаться вместе с ним в управление, к себе в кабинет, на чашечку черного кофе. Когда кофе был подан, он, глядя в глаза старому приятелю, с улыбкой сказал: «Эдуард, я знаю, что ты работал со вторым отделом и политполицией. Почему бы нам не восстановить эти связи? Мы с тобой хорошо знаем друг друга и прекрасно понимаем, что грозит Польше, всем нам, если здесь, как и в России, возьмут верх коммунисты. При твоей нынешней деятельности, работая с русской труппой, общаясь с русскими, а среди них немало зараженных коммунизмом, ты бы мог нам здорово помочь в раскрытии их враждебных по отношению к Польше замыслов. Одним словом, я надеюсь на твою помощь. Я снесусь в Пинске с Яцыничем, и когда ты приедешь сюда уже с труппой, мы это дело оформим. Ты, конечно же, не отказываешься?». На это обращение Розенбаум ответил полным согласием и в общих чертах, но в целом правдиво, обрисовал уровень своей работы прежде и с князем Святополк-Мирским, и с подполковником Яцыничем, естественно, обходя стороной то неприятное, что было в этом общении.
По окончании вполне дружеского разговора Корвин-Пиотровский сказал: «Когда приедешь сюда уже с труппой, то получишь у меня все необходимые инструкции и конкретные задания, а пока в общих чертах скажу так: наблюдай за русскими театралами и за русофильствующими евреями. Особенно — за последними, симпатизирующими Советам. Заводи с ними разговоры о русской культуре, искусстве и не бойся придавать этим беседам политический характер…».
Дней через десять в Новогрудке начались гастроли русской драматической труппы Горяинова и Келчевской. В ходе их, на второй или третий день, Корвин-Пиотровский повез Розенбаума в Варшаву для представления его шефу польской государственной полиции генералу Розвадовскому. В ходе этого представления Корвин-Пиотровский кратко остановился на службе Розенбаума в «двуйке», на его связях с Торуньской и Варшавской политполицией. Генерал Розвадовский поинтересовался прошлой и настоящей деятельностью агента и после его лаконичных ответов пожелал ему успехов «в нашей совместной работе». После чего, обратясь к Корвин-Пиотровскому, потребовал от него проведения всех формальностей, связанных с приемом Розенбаума в агенты тайной политполиции. При посредничестве графа в течение получаса все необходимое для этого было сделано: фотографирование, анкетирование с вручением «новому-старому» агенту личного знака № 143. ППР (Политическая Полиция Речи Посполитой) для ношения под лацканом пиджака или пальто, а также удостоверения личности (легитымации) сроком до 31 декабря 1923 года. Затем Корвин-Пиотровский и Розенбаум отправились в Министерство внутренних дел, где последнему была вручена так называемая концессия (разрешение) на право постановки его труппой театральных и концертных представлений по всей территории Польши сроком до 31 декабря 1925 года. Разрешение это было выдано на настоящее имя импрессарио — «Эдвард де Розенбаум (театральный псевдоним — Эдвард Ружицкий)». Что же касается тайного псевдонима агента тайной полиции, присвоенного Розенбауму еще раньше, то он был оставлен прежним — «Антоний Ружа».
На следующий день Розенбаум выехал для организации спектаклей в Слоним, а Корвин-Пиотровский — к себе в Новогрудок. Импрессарио постепенно втягивался в свою профессию. Для того чтобы расклеивать театральные афиши по городу необходимо было иметь на них печать «Союза военных инвалидов», за что необходимо было платить властям (в зависимости от размеров афиши) от 25 до 30 грошей. Улаживая эту формальность в слонимском «Союзе», Розенбаум услышал от его председателя (поручика польской армии в отставке), как бы между прочим, следующее суждение: «У нас и без ваших кацапов довольно большевиков; здесь все еврейство только и мечтает о России…». Ввиду такого оборота дела Розенбаум не мог не задержаться у председателя «Союза военных инвалидов», продолжив с ним тему о русофильских настрониях среди местного населения. В ходе беседы двух «польских патриотов» выяснилось, что центром таких прорусских настроений является в Слониме «Русское Благотворительное общество» (РБО)[14]
, председателем которого был бывший уездный инженер Михаил Ка-реев, проживающий по улице Костюшко, 6.