История и сага

Этот список анахронизмов нетрудно расширить и дополнить длинным перечнем ошибок и неточностей. Иногда они непростительны. Снорри прекрасно известно, до какого времени норвежские конунги оставались язычниками и когда они перешли в христианскую веру, и об этом у него имеется немало ярких повествований. Поэтому курьезом звучат слова, вкладываемые им в уста язычника Харальда Харфагра, о том, что в свидетели своей клятвы не стричь волос он призывает бога, «который его сотворил и всем управляет» (Har. harf., 4). Но довольно.

Возникает вопрос: чем вызваны эти ошибки и анахронизмы? Снорри знает, что история несет с собою изменения, что жизнь человеческая неустойчива и преходяща. Но перемены, затрагивающие людей, мало касаются или вовсе не касаются хозяйства, быта, морали, права, социальных отношений. Как и другие средневековые историки, Снорри не замечает историчности всего существующего. Время течет не во всех сферах жизни, человеческая драма разыгрывается на относительно неподвижном фоне; во всяком случае эти декорации меняются мало и лишь в деталях. Ведь для древних скандинавов время, как уже говорилось, — это человеческая жизнь, форма существования рода людского.

Тем не менее, опираясь в основном на то же восприятие времени, которое присуще сагам об исландцах, саги о конунгах несколько его изменяют в связи с необходимостью изображения более сложного сюжета, требующего новых хронологических рамок и большего внимания ко времени. Время саг о конунгах — уже не «родовое» и не местное (касающееся событий в одной части Исландии), а «государственное», историческое. На протяжении времени, охваченного «Хеймскринглой», не просто произошло несравненно больше событий, чем описано в сагах об исландцах, но совершились процессы, характеризовавшиеся необратимостью и высокой значительностью, — политическое объединение Норвегии под властью одного короля и христианизация ее населения. Естественно, что в сагах о конунгах возрастает чуткость по отношению к ходу времени.

В науке высказывалось мнение, что в отличие от литературы нового времени, широко использующей категорию «субъективного», «переживаемого» времени, древняя литература знает лишь время объективное. Нет спора, о таком свободном обращении со временем, какое завоевано современным романом, литература минувших веков не помышляла! Немыслимы были тогда и те головокружительные перемещения в прошлое или в будущее, в которые столь непринужденно отправляются теперешние авторы со своими героями, прерывая временну?ю последовательность повествования. И все же субъективное восприятие времени не совсем чуждо древним скандинавам. Персонажи саг изредка обнаруживают понимание того, что разным занятиям и неодинаковым психологическим состояниям соответствуют свои особые длительности. Однажды, когда конунг Хакон Добрый сидел за завтраком, морская стража увидела приближающиеся с юга корабли и заподозрила, что это вражеский флот. Но никто не решался обеспокоить этим сообщением конунга, так как боялись поднять ложную тревогу. Тогда скальд Эйвинд вошел в горницу, где пировал конунг, и произнес:

— Коротко время для плывущего по морю, но длинно время за едой (Hak. go?a, 28).

Указания на психологическое, переживаемое время, когда оно растягивается в восприятии героя, встречаются и в эддической поэзии. На это, правда, можно возразить, что приведенные примеры относятся не к сагам, а к поэзии, в которой, вероятно, чуткость к «внутреннему» времени должна быть большей. Но у Снорри можно найти зародыши субъективизации времени.

Норвежский исследователь Хальвард Ли отмечает, что в «Хеймскрингле» человек выступает сильнее связанным своим прошлым жизненным опытом, чем в других королевских сагах; герой имеет собственную временну?ю перспективу. Находясь в изгнании, Олаф Харальдссон размышлял о своей жизни: в течение первых лет его правления Норвегией ему все удавалось, а потом пошли сплошные трудности и испытания судьбы стали неблагоприятными. По возвращении на родину, в преддверии близящейся гибели, Олаф говорил, что ему предстала в видении вся Норвегия: «в этой стране у него было много счастливых дней» (Ol. helga, 202). Этот «ретроспективный» элемент индивидуального сознания в данном случае (как и в некоторых других) усиливает трагизм происходящего. Несколько позже, непосредственно перед началом битвы при Стикластадире, конунг Олаф обменивается репликами со своими противниками, и они опять-таки ссылаются на прежние свои взаимоотношения, складывавшиеся куда более благоприятно, чем ныне, перед роковой развязкой.

Конунг Олаф Святой со слугой