История и старина: мировосприятие, социальная практика, мотивация действующих лиц

Взятие Корсуни в письменных источниках отмечено трижды: в 989 г. (Князь Владимир Святой), 1299 г. (Ногай), 1433 г. (Едигей). Если при этом учесть, что разгром Корсуни был полным («не щадили ни старого, ни малого»), то остаются два похода — 1433 и 1299 г. В XV веке винный спирт уже был хорошо известен как в Европе (с 1334 и особенно с 1360-х гг.), так и на Руси. Он мог вызвать разве что интерес, но не удивление.[885] Следовательно, наиболее вероятное время разгрома Корсуни, упомянутое в былине о Глебе Володьевиче, относится к Крымскому походу Ногая 1299 г., который мог включать русских ратников и, по всей видимости, задержал дальнейшее распространение «вина твореного[886]» (упоминания с 1273 г.), а также винного спирта в регионе.

Кроме указанных косвенных признаков хронологической привязки эпических сюжетов, можно назвать и прямые — соответствие условий социальной практики, известной в отражении летописей по отношению к событиям данного периода, и эпической социальной практики. Здесь речь идет не о частных случаях (датированных фактах письменно зафиксированной истории, доказать отражение которых в былинах практически невозможно), а о массовых проявлениях, типичных фактах нашей истории в определенный период.

Типичные факты социальной практики в их массовом проявлении отражают «дух времени», «моду» на определенные действия, социальную норму, социальную «идею».

Как уже не раз отмечалось, В. Я. Пропп пришел к выводу о том, что «Идея есть решающий критерий для отнесения песни к той или иной эпохе».[887] В данном случае имеется уникальная возможность сравнить идею сопротивления иноземным сборщикам податей в изложении эпоса и летописей.

По всей вероятности, восстания против «баскаков» и других «разбойников-еретиков», продолжавшиеся с середины XIII по XIV вв., являются причиной создания подобных сюжетов с характерными региональными особенностями — в каждой области свой образ «врага» (литовцы, татары, корсуняне, мужики-подорожники) и способ действия. Не меняется только мотивация — непосильное налоговое бремя и иноземец-еретик в роли сборщика пошлин.

Исходя из этого, весь комплекс сюжетов, с одинаковыми по социальной актуальности задачами, то есть по основной «идее», ставшей ядром создания сюжета (О князе Глебе Володьевиче, О Щелкане, О князе Вольге и Микуле, О князе Романе), по всей видимости, следует отнести к периоду (эпохе) XIII–XIV вв.

Таким образом, можно вести речь о том, что былины продолжали свое развитие уже после наступления татаро-монгольского ига, не претерпев при этом существенных изменений в средствах отражения реальности. Об этом можно судить в сравнении с новгородскими былинами (о Ваське Буслаеве, о Садко), которые показывают одинаковую с поздними киевскими былинами (о Чуриле, о Дюке) социальную практику: разбой боярских детей — Васьки Буслаева и Чурилы в отношении «мужиков», чрезмерное обогащение отдельных «гостей» — Садко и Дюка. При составлении сюжетов, как правило, использовались прежние, но основательно переработанные, типические места. Коренные изменения, происходящие в социальной практике, заставляли изменять и модернизировать средства её отражения. В песне о князе Романе и Братьях-Ливиках — тот же эпизод с жеребьевкой, что и в былине о Садко, но при этом в типичном эпизоде «оборотничества» герой часто приводит в негодность огнестрельное оружие, что говорит именно об осознанной переработке с учетом исторических условий, а не о механическом переносе «мотива».

Соответственно, прерывание эпической традиции и прекращение развития былин (появления новых сюжетов) не было вызвано татаро-монгольским нашествием, поэтому его твердо можно перенести на более поздний период, начавшийся не ранее XV в.

4.2 Смена культурно-исторических моделей поведения в эпической социальной практике

4.2.1 Стадиальность и преемственность образа эпического героя

Социальный подход позволяет выявить в эпических материалах смену культурно — исторических моделей престижного поведения, социального фона и мировоззрения в целом. Престижность элитарной культуры предполагает массовое следование ее основополагающим компонентам. Исходя из этого, в дальнейшем появляется возможность соотнесения данных стадий развития эпической и летописной социальной практики и, следовательно, достижения эпического историзма.

Вместе с тем, необходимо отметить, что количество героев весьма велико, часть из них связана определенной преемственностью, но большинство богатырей не имеет даже таких «относительных» координат в эпическом времени.