Первые регулярные формы массовой коммуникации возникли еще в Древней Греции и Древнем Риме. В древнегреческих государствах-полисах для координации общих городских усилий и дел все мужское население собиралось на центральной площади, где каждый мог произнести публичную речь и поучаствовать в решении насущного для города вопроса. Некоторые историки считают эту форму самовыражения прародительницей массовой коммуникации. Ораторское искусство, применявшееся для всеобщих судебных процессов, а также для воззваний и призывов населения (например, к войне), таким образом выполняло роль принуждения к исполнению правил и полисных установок, а также использовалось для решения тех вопросов, которые выходили за рамки обычного
Политика современных национальных европейских государств (начиная с XVIII в.) по отношению к контролю над периодической печатью постепенно свелась к принятию различных законов и подзаконных актов, многие из которых, конечно, слишком жестко ограничивали свободу слова. Однако важным все-таки является тот факт, что почти повсеместно в странах Европы к XVIII в. складывается набор предписаний и законодательных актов, направленных на регулирование сначала книжного промысла, а затем и периодической печати. В конце XVIII в. в принятой Конституции США (1787 г.), в конституциях Французской республики, принимаемых во время Великой французской революции и при Наполеоне, и в утвержденном парламентом Англии веком раньше Билле о правах 1689 г. в той или иной степени были зафиксированы принципы свободы печати. Следовательно, более поздние подзаконные акты и законы в той или иной мере были вынуждены балансировать между стремлением контролировать прессу, с одной стороны, и необходимостью де-юре соблюдать конституционные принципы – с другой.
К XIX в. в большинстве развитых стран формируются достаточно широкие конкурентные элиты, предлагающие противоборствующие доктрины, программы, политические принципы, и хотя далеко не все население вовлечено в принятие и выбор политических решений, уже наличествует
Известный классик политической науки Роберт Аллан Даль выделял два политических параметра, которые отличали авторитарный режим от полиархического (именно так Даль называл демократию): (1) степень политического оспаривания, характеризующую уровень политической конкуренции в том или ином режиме, и (2) степень политического участия, характеризующую уровень вовлеченности всех представителей общества в принятие политических решений посредством выбора и возможности их участия в политике через принадлежность к партиям, движениям и т. п.[60]
Почти во всех развитых странах мира в XIX в. при относительно высоком политическом оспаривании (то есть при сосуществовании нескольких политических сил, предлагающих альтернативные точки зрения на управление государством и предоставление общественных благ) уровень политического участия был довольно ограниченным. В этой ситуации пресса выполняла роль медиатора, или посредника, для буржуазии, которая имела, как правило, свое представительство в органах управления государством, а также обладала необходимым цензом (имущественным в первую очередь) для того, чтобы принимать участие в политике. Юрген Хабермас называет пространство, в котором пресса, в том числе массовая пресса, выполняла роль такого посредника, буржуазной общественной сферой.[61] Однако в XX в. происходит расширение участия населения в политике, поэтому пресса уже не в состоянии отражать все разнообразие возможных мнений и, как полагает Хабермас, подменяет реальные дебаты и обсуждение в публичном пространстве коммуникацией, то есть заготовленным заранее дискурсом, который навязывается гражданам через подчиненные средства массовых коммуникаций.[62]Существует два принципиально разных взгляда на роль медиа в демократическом процессе. Назовем их условно оптимистичный и пессимистичный.