История и теория наций и национализма

Историк Э.Пагден «проследил различные значения, которые придавались империи в европейских дискурсах. В первоначальном употреблении классического периода Imperium обозначал исполнительную власть римских магистратов и со временем стал ассоциироваться с верховной властью. Подобное значение может быть найдено в первых строках “Государя” Макиавелли: “Все государства и доминионы, которые обладали и обладают (empire over men) властью над людьми…” К концу XVI века понятие империи включало в себя значения статуса, государства и политических отношений, которые удерживали в союзе группы населения в расширенной системе. Но со времени Римской империи термин уже обладал одним из современных значений империи как огромного государства, “протяженного территориального доминиона”. Наконец, “претендовать на титул императора (со времен Августа) означало претендовать на степень и форму власти, которыми не могли обладать простые короли”. Абсолютистское или автократическое правление было ассоциировано с империей, вместе с идеей, утверждавшей, что империя является “разнообразными территориями под одной властью”. Пагден подчеркивает продолжительность существования этих дискурсивных традиций. “Все эти три значения термина imperium – ограниченное и независимое или “совершенное” правление, территория, охватывающая более одного политического сообщества, и абсолютный суверенитет одного индивидуума – дожили до конца XVIII века, а в некоторых случаях и значительно дольше. Все три значения были выведены из дискурсивных практик Римской империи и, в меньшей степени, Афинской и Македонской империй”. Более того, и в римские времена, и в поздние периоды империя была соединена с “понятием единой исключительной мировой державы”»[177].

Согласно Дж. Пококу, одновременно с возникновением и развитием республиканских концепций в Новое время возникает целенаправленная критика империи как политической категории. Ранний республиканизм считал необходимым сохранять гражданские добродетели через участие в политической жизни общества. Именно возможность реализации этих добродетелей через политику была залогом политической устойчивости государства. Республика с ее демократическими институтами смотрелась несомненно предпочтительнее империи с ее автократией и ограничением гражданства для эксплуатируемого большинства. Республиканизм, по выражению представителей «новой имперской истории», «критиковал империю как антипод своего политического идеала – республики, т. е. как нелегитимное политическое устройство, подверженное кризису и упадку»[178]. Империя рассматривалась им как препятствие на пути к прогрессу, освобождению колоний, источник произвола колониальной администрации. Отсюда империя как политическая категория в республиканских политических теориях Нового времени получила преимущественно негативные характеристики.

По словам Д.Ливена, «слово “империя” превратилось в политике в род ругательства. Использование этого термина для описания любой политической общности обычно означает осуждение данного государства, признание его незаконным, устарелым, обреченным на исчезновение. Для большинства представителей стран третьего мира “империя” ассоциируется с образами европейских колонизаторов, с пренебрежительным отношением к культуре аборигенов, с навязанным извне правлением чужестранцев. Как и полагается, эти образы позднее активно использовали новые носители власти в целях легитимации постимперских политических режимов. Сказанное, впрочем, не означает, что эти образы в большинстве случаев не отражают историческую реальность. Однако гораздо более значимо то, что империя в равной мере представляется чем-то незаконным в глазах американцев – иными словами, в глазах единственного народа, чья страна на сегодня достаточно могущественна, чтобы называться настоящей империей. Исторический миф о создании Соединенных Штатов пронизан пафосом борьбы с империей. Хотя впоследствии США покорили целый континент, истребив его коренное население, большинство американцев полагали, что они создавали нацию. В этом они отличались от своих родственников-европейцев, чьи заокеанские завоевания и сами захватчики, и другие народы воспринимали как строительство империи. Как это всегда бывает, значение имеет восприятие победителей, а не побежденных»[179].