История Японии

Синто, буддизм и народные верования, связанные с жизнеутверждением, могли стать препятствием на пути распространения конфуцианства в Японии. Лишь в позднем средневековье учение Кун-цзы стало на Японских островах достаточно массовым. Но японские аристократы, для которых китайский язык был тем же, чем для средневековых европейских ученых латынь, так или иначе восприняли эту философию в целом.

Впрочем, вразрез с учением Кун-цзы идет не только стремление отбросить окостенелые каноны. Смута в государстве — это как-то совсем не по-конфуциански. Вот к смутам и династическим распрям мы сейчас и возвратимся, благо на конец V века их в Японии произошло уже достаточно. А в VI столетии дело примет более масштабные обороты.

Глава 8. Начало политики централизации власти

Все — как обычно. За время его отсутствия ничего не изменилось. Великие маги продолжают вести свои бесконечные тайные войны. И длиться это будет еще многие и многие столетия, до тех пор пока не останется кто-то один, самый могучий, самый сильный, самый хитрый…

Л. Кудрявцев, «Еретик»

Еще при государе Юряку был возвышен дом Хэгури, глава которого помогал прийти к власти будущему императору. Фактически Хэгури Маторн, который встал во главе этого дома, получив титул «о-оми», не уступал императорам но своему значению для союза племен Ямато.

Недолгое правление государя Кэндзо (485–487 гг.) вновь связано с войнами в Корее. И вновь боевые действия не увенчались успехом. Судя по всему, экспедиционный корпус Ямато во главе с полководцем Ки-но-Опипа (его отец ранее потерпел поражение в Силла) вел действия совместно с войсками княжества Мимана против Пэкче. Японцы строили укрепления, даже смогли нанести удар по силам ванна Пэкче, но, как заявляют хроники, «оружие постепенно истощалось». Посему, войска Ямато были эвакуированы, а военачальники из княжества Мимана перебиты.

Война стала предвестником бедствий для Ямато на континенте. И эти бедствия не заставили себя долго ждать.

И Кэндзо, и его брату Нинкэну, который правил после него (до 498 г.) в свое время пришлось скрываться после убийства государя Анко. Видимо, серьезные основания для этого были вспомним, как управился со своей семьей государь Юряку. А раз оно так, то можно сказать — конкурентная борьба продолжалась. Она и не собиралась прекращаться. Недаром Нинкэн, который вначале был провозглашен наследным принцем, отказался от трона в пользу брата (видимо, хорошо помнил, что бывает с менее сговорчивыми родичами).

Следующий император тоже приходился братом Кэндзо, своих детей у него не было, да и длилось правление Бурэцу не слишком долго (498–506 гг.) На сей раз большой смуты избежать не удалось. Дом Хэгури, судя по всему, наконец-то решил полностью узурпировать власть.

Хроники сообщают, что наследный принц решил взять в жены некую Кагэ-Пимэ, а сын главного министра вступил с ней в тайную связь. Наследник престола был поражен «непочтительностью» дома Хэгури и приказал собрать войско. И главный министр, и сын были убиты.

Теперь лидерство перешло к дому Канамура. Руководство оказалось не менее тотальным, Канамура оказывали влияние даже на политические дела на материке. И, судя по всему, руководство было не из самых сильных: в начале VI в. пришлось уступить несколько провинций княжества Мимана осмелевшему государству Пэкче.

Нрав государя Бурэцу оказался таков, что не все его «добрые дела» просто нельзя пересказать в книге, которую могут открыть люди, далекие от психиатрии. Приведенные примеры из хроник («государь велел человеку залезть на дерево, сбил его стрелой из лука и смеялся»; «у одного человека сорвали ногти…») — это еще далеко не все, до чего дошла фантазия тогдашнего монарха.

Но все происходящее было лишь предвестием грозы, которая разразилась потом.

«Смутное время» для архипелага

Некоторые историки говорят о «смутном времени» на Руси до воцарения Романовых так, будто это случай уникальный и исторических прецедентов не имеющий. Такое подчеркивание собственной якобы «уникальности» до добра не доводит. Люди начинают верить в «исключительность» и «великую историческую роль», а на деле страна становится глухой провинцией цивилизованного мира.

Такая жажда «уникальности», кстати сказать, тоже не уникальна. Подобным вульгарным пониманием грешат многие.

На самом деле правильнее будет считать: наша история не исключительна, аналогичные события происходили во множестве цивилизованных стран. И наш путь — это путь «детских болезней», проб и ошибок любого цивилизованного государства. А это как раз и означает, что мы — великая держава, а не провинция.