Единственным ярким исключением является скульптурный колосс Боробудура, наиболее выдающийся, таинственный пример культурных связей Индии и Юго-Восточной Азии. Возможным прототипом этой ступенчатой ступы беспрецедентных пропорций были, по предположению Сюаньцзаня, не дошедшие до наших дней ступы северной Индии, а также археологические свидетельства обширных руин и постаментов в таких городах, как Нандангарх и Пахарпур в Бенгалии. С другой стороны, если ступа была изначально холмом, который разбили на террасы и облицевали камнем, в ход могли пойти параллели с прихотливым террасным ландшафтом Явы и храмами ее доиндуистких горных божеств.
Археология этой постройки ничем не помогает разрешению вопроса. Начатое, очевидно, в 775 году, здание приобрело окончательный вид к 840-му, и за этот период его часто перестраивали и даже придавали иной статус. «Монумент был построен минимум в четыре этапа… он начинался как индуистский храм, а после второго этапа превращен в буддийское место поклонения»{125}
. Как бы то ни было, общее мнение таково, что план первого этажа Боробудура, и в первоначальной версии, и в окончательном виде, представляет собой классическую мандалу. Четыре ее стороны, каждая размером примерно с ширину футбольного поля, постепенно зазубриваются, а углы скругляются настолько, насколько позволяет прямоугольное строение. Последовательные ярусы, внутренние круги на плане, повторяют тот же узор, пока три самых верхних не становятся на самом деле круглыми. Более того, каждый ярус доступен только с пролета ступеней, расположенных в центре каждой стороны. Соединяясь, они делят монумент на четыре четверти.Похожий дизайн можно увидеть на плане современных храмов, стоящих напротив ступ и на Яве, и в Индии. Вертикали добавляют еще одно важное измерение этого символизма, как явствует из растущих амбиций потомков Чалукьев в Декане. Здесь нужно отметить, что постройка храмов стала царской прерогативой. Все, за исключением вспомогательных алтарей, служило цели выразить царское величие, произвести впечатление на подданных, напомнить о покорности вассалам и пригрозить врагам.
Поэтому «строительство храма, буддийского или индуистского, было важным политическим актом»{126}
, «настолько же, насколько война является актом мира»{127}. Это может быть, однако, неверно истолковано. Когда новые исламские захватчики пересекли пустыню Синд и прошли отрогами Гиндукуша, династии Индии восприняли это с вопиющим равнодушием, поскольку они тратили все свои ресурсы не на укрепления и конницу, а на полет архитектурной фантазии. На самом деле, они встречали новую угрозу утверждением блистательно дерзкой веры в собственное превосходство и независимость.Глава 9
ДХАРМА И ПРОТЕСТ
700–900 гг.
Зов муэдзина на заре
Быстрота, с которой последователи Пророка разносили свое учение из аравийских пустынь по всем краям, поразила мир. С 632 года, когда Пророк скончался, за 20 лет арабские армии, не имея боевого опыта, не умея правильно осаждать города, покорили почти все византийские владения в Сирии и Египте, а также империю Сасанидов в Ираке и Иране. Через 40 лет к их владениям добавились северная Африка, Испания, большая часть Афганистана и громадные пространства Средней Азии. Владения арабов растянулись на три континента, от Атлантики до Инда и от Нила до Аральского моря. Такое не снилось ни Александру Македонскому, ни Юлию Цезарю. Неудивительно, что мусульманские летописцы, географы и путешественники прославляли этот успех — он служил прекрасным доказательством истинности мусульманской веры. К 700 году Индия и Китай имели весьма неопределенные границы со своими исламскими соседями, точно так же, как и Франкское королевство в Европе, и то. что осталось от Византии.
Но долго поддерживать такой темп экспансии невозможно. Усиливалось сопротивление извне, внутренние трения приводили к восстаниям в провинциях. Когда в 750 году Омейядский халифат со столицей в Дамаске уступил место династии Аббассидов, сидевших в Багдаде, установился долгий период стабильности и культурного роста. На востоке арабы дошли до Инда столетием раньше, но очень редко переходили реку. В Афганистане их тюркские наследники — скорее грабители, чем правители — долгое время ограничивались тем, что разоряли североиндийские города.