Но самой главной причиной деморализации духовенства и взаимной ненависти между ним и мирянами была личная неприкосновенность лиц духовного звания и их неподсудность светскому суду, что Церкви удалось сделать основным положением государственного права. Действительно, в эпоху насилий было необходимо в интересах независимости и даже безопасности священников, подчинить их особому специальному суду, но дурное действие этого института не замедлило сказаться в двух направлениях. С одной стороны, легкость, с которой, благодаря purgatio canonica, духовное лицо получало оправдание, и сравнительная незначительность наказаний, в случае обвинения, ослабляли у духовенства чувство страха перед законом. С другой стороны, надежда на относительную безнаказанность привлекала в число служителей Церкви людей совершенно испорченных и порочных; не бросая своих мирских привычек, они вступали в низшие духовные должности и широко пользовались своей неподсудностью светскому суду, подрывая этим всякое уважение к духовному званию и ко всему, с ним связанному.
Заступничество Иннокентия III за шлезвигского епископа Вольдемара показывает, что Церковь, опираясь на свои привилегии, выступала на защиту тех, кто менее всего нуждался в помиловании. Вольдемар был незаконным сыном датского короля Канута и поднял вооруженное восстание против царствующего короля Вольдемара II. Восстание было подавлено, и он был заключен в тюрьму. Иннокентий обратился к королю с просьбой освободить епископа, ссылаясь на то, что его заключение в тюрьму является нарушением привилегий Церкви. Вполне понятно, что Вольдемар II задумался снова подвергнуть свое королевство бедствиям междоусобных войн. Тогда Папа умерил свое требование: он удовлетворился тем, что шлезвигский епископ будет отправлен в Венгрию и уже там выпущен на свободу, причем Папа ручался за него, что он не будет более поднимать восстания; но, пересмотрев дело, он перенес его в Рим.
Здесь, несмотря на то, что епископ был незаконнорожденным и, следовательно, не мог быть принят в духовное звание, несмотря на то, что датские послы подтвердили обвинение его в клятвопреступлении, прелюбодеянии, вероотступничестве и растрате церковных денег, Иннокентий, в силу прав и преимуществ Церкви, восстановил его в епископском звании и вернул родовое имение, дав ему еще особую привилегию – избрать себе викария, если он опасается, что в Шлезвиге ему может грозить какое-либо насилие над личностью. В другой раз Иннокентий на вопрос, может ли светская полиция арестовать и препроводить на епископский двор лицо духовного звания, застигнутое на месте преступления, разъяснил, что это возможно только с разрешения епископа, т. е., другими словами, – невозможно никогда.
Рано ли, поздно ли, а то духовенство, которому так любезно обеспечивали возможность делать безнаказанно разные гадости, неизбежно должно было явиться в глазах народа бичом Божиим; и когда мало-помалу в христианских землях наступило царство закона, то вновь учрежденные правительственные суды встретили в преимуществах духовенства большую преграду, чем в притязаниях феодальных сеньоров. Дело обстояло так: если попадался какой-либо негодяй, то он прежде всего старался доказать, что он принадлежит к духовному сословию, что он носит тонзуру и что поэтому он неподсуден светскому суду; с другой стороны, ревностное оберегание церковных прав, а быть может, также и жадность к деньгам побуждали всегда епископских служителей поддерживать подобные заявления и требовать освобождения задержанного. Таким образом, Церковь являлась ответственной за то, что масса преступников, духовных только по имени, гуляла на свободе, безнаказанно разграбляя мирян и совершая всевозможные злодеяния.
Не менее возмутительные злоупотребления порождались также неприкосновенностью церковного имущества. Всякое лицо духовного звания, будь то истец или ответчик, имело право обращаться к духовному суду, а последний, конечно, всегда, даже и неподкупленный, держал его сторону, так что мирянину было почти невозможно найти правосудие в деле с духовным лицом.
Некоторые лица духовного звания скупали у мирян сомнительные деловые обязательства, и духовный суд всегда удовлетворял претензии по ним. Правда, подобная скупка векселей была запрещена соборами, но она была настолько выгодным делом, что уничтожить ее было весьма нелегко.