История инквизиции

Находились даже ученые доктора богословия, которые выступали защитниками этого злоупотребления, как, например, в 1238 году канцлер Парижского университета, известный плюралист, магистр Филипп. Его судьба послужила предостережением для других. Когда он лежал на смертном одре, его друг, парижский епископ Гильом Овернский, убеждал его отказаться от всех бенефиций, за исключением одной, обещая возместить ему все убытки, если он выздоровеет. Филипп отказался последовать его совету, говоря, что ему хочется узнать, действительно ли обладание несколькими бенефициями осуждает на вечную муку. Любознательность схоластика была удовлетворена: вскоре после его смерти благочестивому епископу во время молитвы явился призрак, назвавший себя душой магистра и объявивший, что он осужден на "огнь вечный".[7]

Декоративная отделка стен в церкви Сент-Шапель в Париже.

Набранное таким путем и находящееся под подобными влияниями духовенство, за редким исключением, не было бичом людей, подчиненных его духовному руководству. Бенефиция, купленная за деньги, являлась простым и спокойным местом, из которого следовало извлекать как можно больше доходов, не стесняясь ни лихоимства, ни всевозможных происков; прямые же обязанности христианского пастыря сводились до минимума.

* * *

Одним из наиболее частых поводов к недовольству и жалобам был вопрос о десятинном налоге. Эта тяжелая форма налога, делавшаяся просто невыносимой из-за хищничества сборщиков, уже издавна порождала смуты и мятежи; она была главным препятствием в эпоху Карла Великого к обращению в христианство саксов; она же, как мы увидим ниже, вызвала в XIII столетии кровавый крестовый поход против фризов. Во многих местах народ так упорно отказывался платить десятинный налог, что этот отказ рассматривался как проявление ереси. Мы видим, что повсюду вопрос о платеже десятины вызывает страшные ссоры между пастырем и его паствой и порождает бесконечные тяжбы между теми, кто считал себя вправе пользоваться этим налогом. Последнее обстоятельство создало целый ряд особых канонических правил для разрешения этих споров. По словам Карлейля, в тот момент, когда вспыхнула Французская революция, в судебном производстве находилось не менее 60 000 дел, вызванных спорами о десятинном налоге. Первое время доходы от десятинного налога делились на четыре части: одна шла епископу, другая – приходскому священнику, третья – на постройку церквей, четвертая – на бедность. Но в рассматриваемую нами эпоху алчность духовенства была так велика, что епископ и священник брали себе каждый как можно больше, мало оставляя на церкви и ничего не оставляя на бедных.

Той части десятины, которую удавалось вырвать священнику, редко хватало ему на удовлетворение самых необходимых нужд, тем более что он часто вел разгульную жизнь и что его грабили стоявшие выше на иерархической лестнице священнослужители. И вот создается и входит во всеобщее употребление новая форма симонии – торговля таинствами. Широкое поле для всевозможных вымогательств давала исповедь, которая сделалась в это время обязательной и превратилась в монополию священников. Правда, некоторые исповедники недорого брали за таинство покаяния и охотно отпускали грехи за цыпленка или пинту вина; но были и более требовательные.

* * *

Эйнгардт, священник в Сеете, сделал, по свидетельству одного современника, строгое внушение одному из своих прихожан, который сознался на исповеди, что во время говенья нарушил пост.

Эйнгардт потребовал с него 18 денье, стоимость 18 заказных обеден о спасении его души. Другой прихожанин, исповедуясь у того же Эйнгардта, признался, что он в течение всего поста не имел сношений с женой, – но и этот подвергся такому же штрафу в 18 денье за то, что упустил случай зародить ребенка, тогда как его прямая обязанность – увеличение народонаселения. Чтобы найти деньги, оба прихожанина должны были запродать на корню весь свой урожай. Случайно сошлись они на базаре и разговорились о причинах штрафа, наложенного на них духовным отцом; тогда они обратились с жалобой на него к декану и в капитул св. Патрокла, и дело получило огласку. Но такие пустяки не могли, конечно, дурно отразиться на карьере Эйнгардта.

Таким образом, каждый шаг священника должен был приносить ему определенный доход. Нередко священник отказывался венчать или хоронить, требуя уплаты денег вперед; даже сами святые тайны давались причастникам тогда, когда они приносили так называемую oblatio. Чтобы понять всю тяжесть этой меры, надо поставить себя на место людей той эпохи, которые все поголовно верили в пресуществление. Петр Кантор был прав, говоря, что современные ему священники были хуже Иуды Искариотского, продавшего тело Христово за тридцать сребреников; они тридцать раз на день продают Его… за один сребреник.

Сводник-монах и крестьянин. Германия. 1523 г.