Когда через день, 15 числа, Жиля привели на суд, то это был уже совсем другой человек. Очевидно, он понял из обвинительного акта, что его слуги были принуждены выдать его и дальнейшее упорство приведет только к пытке. Он смиренно признал судьями епископа и инквизитора. Преклонив колени, он просил прощение за нанесенные им оскорбления и умолял, чтобы с него сняли отлучение от Церкви. Он даже в общих словах сознался в преступлениях, в которых его обвиняли. Но когда ему предложили отвечать на пункты, он тотчас начал отрицать, что когда-либо вызывал или приказывал вызывать злого духа; правда, он занимался алхимией, но готов отдать себя на сожжение, если вызванные свидетели, показания которых он признавал заранее, докажут, что он вызывал демонов, заключал с ними договоры или приносил им жертвы. Что касается других обвинений, то он отрицал их, как ложные, но предложил обвинителю привести свидетелей и соглашался принять их показания, как окончательные. Однако он отказался от своих слов, когда были введены его слуги, агенты, Прелати и две его поставщицы и им в его присутствии предложили принести присягу. Прелати дал массу подробностей относительно некромантии, и трудно понять, как этот некромант, вполне заслуживший костра, избежал всякого наказания; то же можно сказать и о многих подсудимых. Интересно отметить отсутствие обычной формулы, что эти признания или показания слуг и агентов сделаны без насилия, не под страхом и без подкупа. В заседании 20 октября снова спросили Жиля, не желает ли он представить какие-либо замечания; он ответил отрицательно. Он просил немедленного обнародования свидетельских показаний, собранных против него, и когда ему прочли показания его соучастников, заявил, что принимает их. Обвинитель просил епископа и инквизитора допросить Жиля, чтобы более полно осветить истину. Было решено применить пытку.
21 октября епископ и инквизитор приказали ввести обвиняемого и подвергнуть его допросу. Но Жиль попросил отсрочки до следующего дня. Он просил также, чтобы епископу С.-Бриёка и высшему магистру Бретани поручили допросить его и выслушать признание не в застенке. На последнюю просьбу судьи согласились, но отсрочку дали только на два часа. Признание, сделанное после полудня Жилем, было дано им «свободно и. добровольно без всякого давления».
Жиль сразу сознался перед назначенными судом комиссарами во всех преступлениях, в которых его обвиняли. Высший магистр просил обвиняемого объяснить, что побуждало его к подобным ужасным преступлениям. Жиль вскричал: «Поистине, не было никаких других поводов или намерений, кроме желания удовлетворить свои страсти. Я признался вам в вещах, более тяжелых, чем эти, и сознался вам столько, что можно десять тысяч человек приговорить к смерти!» Председатель не настаивал более на этом, но послал за Прелати. Каждый соучастник добровольно подтвердил показания другого; затем они, горячо простившись, расстались со слезами.
На другой день, 22 октября гордый и надменный барон выразил желание, чтобы его признание было прочтено всенародно, дабы этим смирением он мог заслужить прощение от Бога. Он добавил к своему сознанию новые подробности о совершенных им жестокостях. Обратившись к присутствующим с убеждением относиться к Церкви с уважением и послушанием, он умолял их со слезами молиться за него и просил прощение у родителей, детей которых убил.
25 октября он должен был выслушать приговор. После совещания епископа и инквизитора с экспертами были прочтены оба постановления. Первым, вынесенным обоими судьями, Жиль осуждался как еретик в вероотступничестве и призывании демонов, за что подлежал отлучению от Церкви и другим наказаниям согласно каноническому праву. Второй приговор был вынесен одним епископом; обвиняемый осуждался за преступления против природы, за святотатство и нарушение неприкосновенности лиц духовного звания. Ни в одном из этих двух приговоров не указывалось наказание, а так как осужденный не был объявлен рецидивистом, то его нельзя было передать в руки светской власти; по-видимому, находили лишним накладывать на него какое-либо духовное наказание, так как светский суд вел следствие, исход которого не подлежал сомнению. Духовный суд не затронул обвинение в убийстве и предоставил это светскому суду, как единственно компетентному в делах подобного рода. По прочтении приговоров осужденного спросили, желает ли он вступить в лоно Церкви. Он ответил, что никогда не знал, что такое ересь, и никогда не впадал в это преступление; но так как Церковь признала его виновным, то он смиренно просит воссоединения с Церковью; он молил об отпущении грехов, которое было дано ему. Тот факт, что Жиль, осужденный за ересь, был прощен без того, чтобы формально принести отречение, ясно свидетельствует, что епископ и инквизитор заботились только о том, как бы достигнуть тайной цели.