Немцы вырвались вперед в искусстве войны благодаря танковым дивизиям и моторизованной пехоте. Никто не видел ничего подобного. Отступление превратилось в разгром. Французские граждане, некоторые в повозках, запряженных лошадьми, многие толкали ручные тележки, в паническом бегстве от
Сотрудники посольств США и Великобритании считали, что на лидеров Франции в этот решающий момент оказывала пагубное влияние любовница премьер-министра Поля Рейно, графиня Элен де Портес, которая мечтала о том, что будет править Францией из своего будуара в манере маркизы де Помпадур, любовницы Людовика XV. Временами казалось, что она уже управляла Францией. Х. Фриман Мэтьюз, первый секретарь американского посольства, позже заметил автору, что в один из тех роковых дней он звонил в офис премьера, но застал его «отдыхающим» в другой комнате, а графиня сидела за его столом «в окружении генералов и высокопоставленных чиновников, которые вели большую часть разговоров и принимали решения»[77]
. Будучи поклонницей Гитлера, графиня была убеждена в том, что Германия будет править Европой и Францией в течение столетий. Она выступала за немедленную капитуляцию; за то, чтобы Рейно был назначен немцами премьер-министром оккупированной Франции, а сама она стала бы премьером[78] в отношении Рейно.Хотя Черчилль и не упоминает графиню, его замечания о французском руководстве в его речи Their Finest Hour («Их звездный час»), в части «Битва за Францию», весьма язвительны. Он был потрясен их бездействием и пораженчеством. Даже немецкое верховное командование находило собственные успехи невероятными, хотя это не помешало им использовать клин шириной 60 миль, образовавшийся на французском фронте. Вся имеющаяся моторизованная техника была брошена в атаку, и за 10 дней они продвинулись во Франции дальше, чем кайзеровские армии Первой мировой войны за четыре года. Когда новости дошли до Гитлера, генерал Альфред Йодль сообщил, что он был «вне себя от радости». Это было неудивительно. Это был его дерзкий план, который разделил силы союзников и уничтожил огромную французскую армию.
Крах Лондонского фондового рынка…
Тем временем, как показано на рис. 4.2, лондонский фондовый рынок возвращался к минимумам секулярного медвежьего рынка 1932 года. Чтобы понять Лондонский фондовый рынок и глубину падения, достигнутого им в то время, необходимо оценить гнетущую атмосферу лета 1940 года. Вторжение варваров по морю или по воздуху ожидалось в первую же темную ночь. И хотя англичане были настроены решительно, они, как и весь остальной мир, были потрясены нацистским завоеванием Европы. Они смотрели кинохронику с бесконечными колоннами танков, моторизованных орудий и грузовиков с высокомерными немецкими штурмовиками, мерно движущимися по улицам Парижа, в то время как огромные черные бомбардировщики и транспорты с германскими крючковатыми крестами проносились над головой. За этими кадрами следовали фотографии жалких беженцев, смотрящих на обломки своих разрушенных домов. Пессимисты предсказывали, что подобная судьба ожидала и Англию.
Самое поразительное в низком уровне рынка в конце июня было то, что он наступил, когда пессимизм в Англии по поводу войны достиг своего пика. Даже Черчилль в то время был несколько угрюмым. Хотя он не утратил решимости, его речи имели реалистичный и даже пессимистичный тон. 4 июня он предупредил Палату общин, что реальна угроза парашютного десанта, и «мы сочли необходимым принять все более строгие меры против иностранцев, “подозрительных личностей” и даже британских подданных»[79]
. 17 июня в радиопередаче на Би-би-си он предупредил, что «новости из Франции очень плохие»[80], и рассказал о «катастрофических военных событиях последних двух недель»[81]. На следующий день в Палате общин он описал «колоссальную военную катастрофу»[82] во Франции. 4 июля он рассказал Палате об уничтожении французского флота[83] и предупредил, что информация об офицерах или должностных лицах, «которые будут уличены в сознательном осуществлении тревожного или удручающего влияния, и чьи разговоры направлены на распространение тревоги и уныния», должна докладываться, а сами эти лица понесут ответственность[84]. Такие речи, пусть даже драматичные и волнующие, не кажутся топливом для ралли на фондовом рынке.…и подъем Берлинского фондового рынка