История искусства для развития навыков будущего. Девять уроков от Рафаэля, Пикассо, Врубеля и других великих художников

Как я писала выше, в картине «Плот "Медузы"» Жерико противопоставил отчаяние перед лицом смерти надежде на спасение и задал зрителям непростой вопрос: как бы они повели себя в подобной ситуации. Расположение антагонистичных групп в правой и левой частях плота и сама его неустойчивая позиция в окружении волн усиливают эффект качелей и вводят зрителя в замкнутый цикл: можно отчаянно размахивать тряпицей в попытках привлечь внимание команды корабля, а можно отвернуться от призрачной надежды, можно призывать товарищей не падать духом, а можно сидеть в тени мачты, обхватив голову руками, можно тянуться из последних сил к спасительной точке на горизонте, а можно умереть, утратив силы и надежду.

Подобным образом построена и значительно более простая интерьерная композиция Вермеера, хотя о её трактовке по сей день ведутся споры. На картине изображена стоящая у стола женщина (возможно, беременная) со спокойным, практически медитативным выражением лица. На столе перед ней – раскрытая шкатулка с драгоценностями, на стене напротив – зеркало. Оба предмета традиционно изображаются в vanitas – натюрмортах, посвящённых бренности бытия. Драгоценности символизируют мирские блага, которые невозможно унести с собой на тот свет, а зеркало – мимолётность красоты и грех гордыни. На стене позади женщины висит картина с изображением Страшного суда, причём Христос в золотом сиянии высится над её головой, а сама она как бы окружена встающими из могил грешниками. В руке у женщины пустые весы с уравновешенными чашами, и именно на них сосредоточено внимание героини.

Американский историк искусства Мэрилин Стокстад видела в этой картине отражение «положения самого художника как католика, жившего в протестантской стране»[69], в то время как куратор Национальной галереи искусств в Вашингтоне Артур Уилок считал, что героиня взвешивает собственные действия, ищет баланс между мирскими удовольствиями и перспективой Страшного суда[70], а профессор Гарвардского университета Иван Гаскелл узрел в картине «аллегорию правды»[71]. Другие искусствоведы трактуют образ женщины как метафору погрязшей в сребролюбии грешницы, как символ божественной справедливости и даже как Мадонну, взвешивающую людские души.

Вполне возможно, что для Вермеера и его современников значение картины было очевидным и не предполагало вариативности. Однако даже сегодня, со всеми спорами вокруг заложенного в ней смысла, «Женщина, держащая весы» остаётся удачным примером сторителлинга: далеко не всегда автор ставит перед собой задачу сформулировать ясное и однозначное послание. Такая цель закономерна в сфере маркетинга, мотивационного ораторства или политической агитации, в то время как во всевозможных искусствах – от живописи до кинематографа – зачастую удачей считается, когда замысел автора поднимает волну дискуссий. Такие яркие образцы сторителлинга, как фильмы «Дом, который построил Джек» Ларса фон Триера (2018), «Пианистка» Михаэля Ханеке (2001), «Шоссе в никуда» Дэвида Линча (1997), книги «Град обречённый» Аркадия и Бориса Стругацких и «Замок» Франца Кафки порождают множество возможных прочтений.

Так и в эмоциональном интеллекте: порой задача автора – не передать или спровоцировать определённое переживание, а заинтриговать противоречивостью или неопределённостью. К примеру, «Мона Лиза»{87} Леонардо который век завораживает публику загадочной полуулыбкой, и каждый трактует выражение лица и настроение Джоконды по-своему. Будь она однозначно спокойной или радостной, вряд ли её портрет стал бы самым известным художественным произведением Европы.