История искусства в шести эмоциях

Этот образ помогал им понять, что именно благодаря своей болезни они могли уподобиться распятому Христу, который, страдая так же, как и они, соединялся со всеми, кто когда-либо испытывал мучения; они ощущали присутствие распятого Иисуса, помогавшего им нести их собственный крест, укреплялись в своей вере и, таким образом, погружались в глубины вечного милосердия. Они ощущали его крест как свое спасение».

В Средние века это изображение выполняло также психологическую функцию. Оно производило сильнейшее впечатление на зрителя, надолго оставаясь у него в памяти и избавляя его от отчаяния и подавленности. Чем реалистичнее изображение, тем полнее оно выполняет свою задачу. До М. Грюневальда никто не изображал крест сколоченным из кривых уродливых стволов, плохо оструганных и кое-как сбитых. Даже такой страстный поборник реализма в живописи, как Антонелло да Мессина, ограничился тем, что привязал двух разбойников к искривленным и подстриженным деревьям. Однако его Христос был подвешен как веретено, строго по оси, на двух гладких брусьях, сколоченных под прямым углом. Здесь же горизонтальная балка прогнулась под давлением рук Иисуса, слишком коротких, чтобы достать до ее концов. Впервые мы ощущаем вес его тела, чуть не падающего с креста у нас на глазах, избитого кнутом, со свисающими лоскутками уже начинающей разлагаться плоти. Кажется, что из его искаженного рта вырывается последний хриплый вопль, что его руки цепенеют, раскинутые в стороны, перекрученные настолько, что в них возникает трупное окоченение. Это безумие человека, ощущающего, как душа покидает его тело. Это момент, когда Христос осознает всю свою слабость.

«Грюневальд, словно проповедник, взывающий к чувствам паствы в Страстную неделю, – пишет Эрнст Гомбрих, – излагает все ужасающие подробности крестных страданий: тело Христа корчится в предсмертных судорогах, в гноящиеся раны вонзаются шипы тернового венца, кровавые пятна кричат с позеленевшей плоти»[73]. Кровь стекает вдоль по деревянному кресту и капает на землю в том месте, где опустилась на колени Мария Магдалина, ее пальцы так тесно переплетены, как если бы ей удалось почувствовать страдания учителя. На ее лице не осталось даже следа былой привлекательности, страдание состарило ее, тело и руки Магдалины напряжены, как туго натянутая тетива: потерянно и удрученно смотрит она сквозь покрывало, спадающее ей на глаза, на истерзанное тело Христа.

Если принять во внимание тот факт, что в те же самые годы, когда Маттиас Грюневальд трудился над этим Распятием, Микеланджело расписывал свод Сикстинской капеллы, то становится понятно, каким было его отношение к Страстям Господним, а также настроение христиан, живших накануне грандиозной протестантской Реформации. Чтобы противодействовать оппозиции скептически настроенных и раздраженных монахов, таких как Мартин Лютер, антониты проникали в самые темные уголки человеческой души, выставив на всеобщее обозрение картину, написанную художником, свободным от преклонения перед общепринятыми возрожденческими канонами, готового превзойти совершенство Буонаротти, продемонстрировав мастерство и напряженность, которых не суждено было достигнуть ни одному итальянскому живописцу того времени. Возможно, это могло произойти только в Германии: через несколько столетий именно здесь появятся ростки новой романтической живописи, а затем жестокие и кошмарные сюжеты экспрессионистов. «Реализм, с которым Грюневальд изображает мертвое тело Христа на кресте, отличается жестокостью, которую не смогли превзойти даже самые безумные из испанцев […], – пишет Луи Рео[74], – обостренная чувствительность истинного мистика находит выражение в изображении страшного и отталкивающего. Никто не смог превзойти этого немецкого художника в изображении разлагающейся плоти, фосфоресценции гниющего тела и всепоглощающего воздействия, которое оказывает безумие на тело человека, каково бы ни было его имя: Геракл или Иисус Христос».

Если бы художник не поместил справа от креста святого Иоанна Крестителя, сопровождаемого ангелом, то в этой сцене не оставалось бы ни малейшего намека на надежду. Отвратительная бойня, икона безумия, мгновенно отделившая Мессию от его миссии, Сына Божьего от Бога Отца, это самое очевидное доказательство утраты остатков разума, ощущаемое даже Иисусом в этот страшный момент. Уж если даже Христос не вынес выпавших на его долю мучений, то обычный человек, находящийся во власти безумия, заслуживает только изоляции. Он представляет опасность для общества и не заслуживает жалости. Его заключают в специальное место, где бы он никому не смог причинить зла.

Социальный вопрос