История ислама. От доисламской истории арабов до падения династии Аббасидов

Когда вести о происшедшем пришли к Хишаму, он сразу понял, что следует напрячь все силы, дабы не потерять сразу совокупности владений на западе. Он направил 27 тыс. отборных сирийских войск[304] прямо в Кайруван, к ним по пути примкнули в Египте еще 3 тыс. Столько же приблизительно оставалось еще и в Африке[305], поэтому, казалось, армия была достаточно пополнена на всякий возможный случай. Но новые усложнения показали, что даже для энергии подобного Хишаму правителя бьшо не под силу побудить к единодушному действию все противоположные партии, сталкивавшиеся во внутренней жизни халифата. Рядом с кельбитами и менее многочисленными кайситами в старинных гарнизонах Африки и Испании находилось почти столько же лиц мединского происхождения. Со времени катастрофы 63 г. сыновья бывших союзников Мухаммеда (ансары, I т.) бежали толпами на запад. Здесь, при снисходительном управлении йеменских наместников, они могли избегнуть тех обид, коими грозил им Хаджжадж и его клевреты. С тех пор прошло 60 лет, они значительно размножились и представляли собой часть арабского элемента жителей, с которой необходимо бьшо считаться. Прибытие огромного войска, составленного исключительно из сирийцев, потомков тех, которые некогда так бесчеловечно хозяйничали в их давнем отечестве, ожесточенная злоба против которых и до сих пор не угасала в их сердцах, весьма понятно, должно бьшо их раздражать. Со своей стороны и сирийцы вступили во второй половине 123 (741) на африканскую почву с нисколько не скрываемым презрением к туземному гарнизону. Полудикие, презренные берберы, и те их победили — вот и приходится, чтобы поправить дело, тянуться в провинцию самой гвардии повелителя правоверных, ворчали они. На место попавшего в немилость Ибн Хабхаба назначен был наместником всей провинции и главнокомандующим войск тоже, конечно, кайсит, Кулсум ибн Ияд. Был он старый, испытанный воин, к тому же считался человеком весьма рассудительным. Племянник же его, Балдж, уполномоченный в случае смерти главнокомандующего занять его пост, и теперь уже довольно самостоятельно командовал авангардом. При неоспоримой храбрости помощник военачальника отличался необдуманностью и надменностью, что еще более раздувало заносчивость сирийцев и повело вскоре к раздорам в африканском лагере. На первых порах Кулсум поселился в Кайруване и выслал Балджа с частью войск на соединение с Хабибом, остававшимся все время в Тлемсане. Вскоре затем получено бьшо от последнего послание к наместнику, преисполненное горькими жалобами на грубость и заносчивость сирийцев; со дня на день можно бьшо ждать в армии серьезных беспорядков. Сам Кулсум отправился теперь к войску. К сожалению, он поверил наговорам племянника на Хабиба, дошло дело до взаимных ругательств, чуть не превратившихся в открытую схватку обоих отрядов. Напутствуемая такими печальными предзнаменованиями, двинулась огромная армия, какую доселе Африка еще ни разу не видала, в глубь взбунтовавшейся страны. Берберы дозволили арабам двигаться беспрепятственно далеко на запад, до долины реки Себу. Здесь берберы обступили армию со всех сторон. Знакомый со страной и жителями Хабиб вместе с другими советовал окопаться; берберам пришлось бы тогда пробивать безуспешно стены головой. Балдж и тут оказался, понятно, всех рассудительней. С презрением отнесся он к такому бабьему ведению войны. Берберы казались ему сволочью, плохо вооруженной, полураздетой, с которой расправиться было легко одним натиском. Мятежники в самом деле не щеголяли одеждой, и вооружение их могло бы быть гораздо лучше, но их было столько же, сколько песку на берегу морском, и воодушевлены были они отчаянной отвагой, подстрекаемые свободолюбием, религиозным фанатизмом и ненавистью к притеснителям. Не забывший еще своего горячего спора с Хабибом Кулсум и здесь совершил последнюю глупость, отняв у него команду над африканскими войсками и поручив ее нескольким сирийским офицерам, чуждым, а отчасти и неприятным местным солдатам. Сражение началось наобум; вперед сунулся, понятно, опрометчивый Балдж во главе сирийской кавалерии. Оказалось, не так-то легко было смять берберов; только после вторичной атаки удалось ему прорвать ряды неприятеля. Вслед за устремлявшейся все далее конницей брешь мгновенно замыкалась в этой необозримой толпе мятежников; а когда кавалерия вздумала повернуть назад, она была отрезана от своей пехоты плотной массой неприятелей, рассеять которую более уже не было никакой возможности. Между тем тысяча за тысячей полезли на арабскую пехоту, напирая всеразрушающей своей тяжестью. Отделы африканские, сражавшиеся вяло, были отброшены и обращены в бегство, а стойко бившихся сирийцев буквально задавили. Тут же на месте легла костьми треть могучего войска. Кулсум и другие сирийские военачальники вместе с оставшимся верным Хабибом пали геройской смертью, другая треть взята была в полон. Это было величайшее поражение изо всех когда-либо нанесенных иноверцами арабам. Повлекло оно за собой наибольшие бедствия и потому еще, что после случившегося под стенами Константинополя и Пуатье было это третье счетом, в котором Омейяды терпели поражение от внешнего врага: к тому же оно произвело в рядах верных сирийских войск, единственной, можно сказать, силы династии, страшные опустошения.