История Испании

Ну и вот, как и следовало ожидать, трагедия вышла на сцену, и место голосов заняло оружие. Одна газета в Картахене вывела на свою первую полосу заголовок, отлично резюмирующий атмосферу: «Сколько вранья и сколько дерьма». Верно найденный тон текущего состояния дел. Накануне выборов начала 1936 года, на которые левые, против своего обыкновения, вышли объединенными в рамках так называемого Народного фронта, лидер правых, Хиль-Роблес, заявил: «Единое общество и единая родина. А того, кто захочет поставить это под сомнение, нужно раздавить». Со своей стороны, Ларго Кабальеро, лидер радикального социалистического крыла, высказался еще более эксплицитно и безответственно: «Если победят правые, нам придется вступить в открытую гражданскую войну». Почти десять из тринадцати с небольшим миллионов, имеющих право голоса (короче, 72 %), пришли к урнам: 4,7 миллиона проголосовали за левых и 4,4 миллион – за правых. Небольшая разница, всего-то триста тысяч чертовых голосов. Не много, хотя количество депутатских мандатов в соответствии с электоральным законодательством оказалось в два раза большим для кандидатов Народного фронта. И это обстоятельство выплеснуло на улицу радостные толпы их сторонников. Победили левые. Так что теми, кто с неменьшим энтузиазмом решил развязать гражданскую войну, стали другие. И пока Мануэль Асанья принимал поручение сформировать правительство, собираясь реанимировать все социальные и политические реформы, в последнее время обращенные вспять или замороженные, правые ушли в подполье. Крупные банкиры, как, например, Хуан Марч, кто к тому времени уже успел надежно упрятать свои капиталы за границей, выступили, как и положено, с предложением финансировать государственный переворот, а некоторые именитые генералы начали переговоры с правительствами Германии и Италии, чтобы прозондировать почву: как те отнесутся к опрокидыванию Республики. По всей Испании лояльные и недовольные военные посматривали друг на друга косо, а упомянутые военачальники и подчиненные им офицеры начали за чашечкой кофе плести заговоры, с каждым днем все громче, даже не скрываясь. Однако правительство не решалось проявлять строгость, опасаясь еще больше раздразнить гусей. Кроме того, как и следовало ожидать, на следующий же день после победы на выборах от единства левых не осталось и следа. Демагогия перемежалась безответственностью и шапкозакидательством. При почти девятистах тысячах безработных и голодающих рабочих и крестьян, при экономике, лежащей в руинах, с попрятавшимися капиталами, пребывающей в тревоге средней и мелкой буржуазией, самые дальновидные представители которой – кто мог себе это позволить – забились в щель в ожидании грядущих событий, при взбаламученной улице и сведении взаимных счетов выстрелами на каждом углу – ситуация ухудшалась чрезвычайно быстро. От всего этого сильно несло порохом и кровью. Политик Кальво-Сотело, сменивший Хиль-Роблеса в роли главы правых сил, выразился в кортесах следующим образом: «Когда наступают красные орды, остановить их можно единственным способом – силой государства и сообщением ему военных добродетелей: повиновения, дисциплины и иерархии. Поэтому я взываю к армии». Любой случайный или специально подысканный предлог был хорош. Не хватало только вызывающей детонацию искры, и она вспыхнула 12 июля. В этот день убийцы из числа фалангистов – их лидер, Хосе Антонио, сидел в это время в тюрьме, однако его боевые отряды действовали – прикончили лейтенанта Кастильо, известного социалиста и офицера штурмового отряда полиции. Чтобы не остаться в долгу, подчиненные и боевые товарищи погибшего похитили и убили Кальво-Сотело, а вот Хиль-Роблес им не достался и этой участи избежал. Фотография истерзанного Кальво-Сотело – кусок мяса на столе в морге – потрясла всю Испанию. «Это нападение – объявление войны» – с таким заголовком вышла газета «Социалист». И так оно и было, хотя если бы не случилось то, что случилось, то сгодилось бы и что-нибудь иное («Когда тебе что выпадет – так не увернешься; а когда прилетает не тебе – так и не поймаешь», – как говорят в Мексике). Жребий в те летние дни был уже брошен. Военные учения в Марокко послужили отладке механизма переворота, координацией которого из Памплоны, при поддержке важных деятелей карлистского движения, занимался генерал Эмилио Мола Видаль в сотрудничестве с другими вояками, среди которых – и неисправимый заговорщик генерал Санхурхо, и генерал Франко, чрезвычайно высоко чтимый армейскими подразделениями из Африки. В канун восстания, намеченного на 17 июля, Мола – человек умный, несгибаемый и хладнокровный, весь в родную маму, – составил списки с фамилиями военных, политиков и профсоюзных деятелей, которых следовало арестовать и расстрелять. Планировался молниеносный переворот, который свернет шею Республике и установит военную диктатуру. «Действовать следует с применением максимальной силы в целях скорейшего сокращения численности противника», – писал он своим соратникам-заговорщикам. И никто не ожидал, что этому точечному действию с максимальной степенью насилия предстоит превратиться в жесточайшую войну длительностью в три года.