История Испании

Вопреки широко распространенному мнению, возникшая в 1936 году Фаланга[68] была крайне немногочисленной. Истинных фалангистов, из тех, кого называли «старыми рубашками», было раз-два и обчелся. Позже, когда случился правый мятеж, потом война, а особенно – уже после войны, да еще с учетом того, что франкизм прибрал это движение к своим рукам, вот тогда все это поднялось пышной шапкой пены. Но в самом начале, о котором я сейчас и веду речь, фалангисты едва ли обладали политическим весом. Они были маргиналами. Идеология их носила откровенно фашистский характер с ориентацией на тоталитарное государство, в котором не будет никаких там парламентов и прочих глупостей. Но, в отличие от нацистов, этой банды гангстеров, возглавляемой психопатом, за которым радостно побежал народ, обожавший строчить доносы на соседа и печатать строевой шаг, а также в отличие от итальянских фашистов, чей шеф – страдающий манией величия паяц с павлиньими перьями, которого Курцио Малапарте – одно время также входивший в их компанию – совершенно точно определил как «великого идиота», Фаланга была основана Хосе Антонио Примо де Риверой, сыном диктатора дона Мигеля. И вот здесь есть свои нюансы, потому как Хосе Антонио был юристом, получил хорошее образование, ездил по миру, говорил на английском и французском языках, а кроме того, парень был настоящим красавцем – с тем очарованием, которое в глазах юных, и даже не столь юных последовательниц правого движения придавало ему меланхолические черты романтического героя; а в глазах юношей из буржуазии и высших слоев общества, откуда и происходило большинство первых фалангистов, эта внешность придавала ему свойский отпечаток представителя их класса и братства, вызывавших в них энтузиазм и желание за ним последовать. И все это – в той Испании, где обычно политики отличались ровно такой же безответственностью, соглашательством и бесчестием, как и наши нынешние, с тем единственным отличием, что тогда страна была более голодной и некультурной, чем сейчас, а люди ко всему прочему еще и носили с собой оружие. И хотя всяких людей хватало и среди правых, и среди левых или среди представителей высшего со средним классов и бедняков, для прояснения ситуации мы можем отметить, что, несмотря на все усилия, Фаланге так никогда и не удалось закрепиться среди простого народа, где ее считали забавой для барчуков; и что в том 1936-м, который столько за собой потянет, самым взрывоопасным в среде испанской молодежи было не то, что она оказалась разделенной на фалангистов, карлистов, католиков и вообще правых, с одной стороны, и социалистов, анархистов и коммунистов – этих все еще было крайне мало – с другой, а что эти молодые люди, крайне политизированные, в том числе однокашники или ребята из одних и тех же дружеских компаний, вдруг, на ровном месте, бросались друг друга убивать – на улице, в ходе каких-то акций, репрессий и ответных мер, еще больше вздымавших мощь этой волны. Даже студенты вступали друг с другом в конфронтацию: одни – как фалангисты, другие – как члены Союза учащихся высшей и средней школы (ФУЭ)[69] марксистской направленности. Особенно отличались фалангисты: непреклонные и активные, они были настроены разрушить существовавшую на тот момент политическую систему, дабы расчистить дорогу фашистскому государству. Они были агрессивны и отважны, но теми же качествами отличались и молодые люди из противоположного лагеря, следствием чего становилась непрекращающаяся череда провокаций, перестрелок, похорон, вызовов на поединок и сведения счетов. В моргах проходили бдения, и там, возле гробов мертвых товарищей, встречались молодые рабочие-социалисты и молодые фалангисты. Иногда, в минуты этих трагических перемирий, они подходили друг к другу – угоститься табачком и посмотреть глаза в глаза, прежде чем выйти на улицу и снова начать биться. Правые и левые не скрываясь дрались друг с другом, и лишь немногие простаки произносили слово «компромисс». Отморозков и убийц по-прежнему было не много, но вот шума от них – через край. И шум этот на полную катушку использовался теми подонками, что превращали кортесы в задний двор для стычек, мошенничества и угроз. Уличные столкновения приобретали угрожающие масштабы, а сменявшие друг друга правительства теряли контроль и не могли обеспечить общественный порядок вследствие пустой демагогии, нерешительности, трусости или политической ангажированности. Так называемые приверженцы порядка были уже сыты по горло, а левые держались за то, что только революция способна уничтожить эту буржуазную республику, которую они считали такой же репрессивной, как и монархия (из газетных заголовков). Одни в поисках решения обращали свои взоры к Германии и Италии, а другие – к Советскому Союзу, в то время как голоса самых разумных, для которых образцами служили демократии Великобритании или Франции, тонули в шуме и ярости. Единственный вопрос, который стоял перед всеми, был таким: следующий государственный переворот – удар кинжалом в тело Республики – нанесут правые или левые? Все это превратилось в бег наперегонки навстречу пропасти. А когда раздается гудок паровоза с пунктом назначения в виде пропасти, мы, испанцы, никогда не упускаем случая запрыгнуть в вагон этого поезда.