История итальянцев

Вместе с тем сохранившиеся на Юге Италии политические традиции арабов и византийцев, характерные для восточного мира, позволили норманнским королям утвердить здесь свое могущество. В частности, благодаря этому влиянию личность короля отождествлялась с dominus[43], наделенным высшей политической и религиозной властью, кому присягали на верность и подчинялись не только вассалы, но и подданные. Обладая свойственной народу путешественников и déracinés способностью к ассимиляции чужой культуры, норманны охотно использовали в своих целях как арабское и византийское население, так и уже существовавшие институты власти. Так, знаменитый командующий норманнским флотом Георгий Антиохийский был византийцем, а само название его титула — «адмирал» — арабского происхождения. Немало арабских и византийских чиновников служили в налоговом и финансовом аппарате государства — мощной опоре центральной власти. Это ведомство было разделено на две ветви: dohana baronum[44] и dohana de secretis[45] (между прочим, сам термин dohana происходит от арабского слова diwan). Первая следила за поступлением ренты в пользу отдельных феодалов, вторая — в пользу домена и короны.

О проводимой норманнской монархией политике ассимиляции элементов и традиций восточной культуры красноречиво свидетельствует и тот факт, что завоеватель Сицилии Рожер II превратил блистательную столицу арабского эмирата Палермо в резиденцию своего двора и центр Сицилийского королевства. При нем город по-прежнему оставался крупным портом. Арабский хронист Ибн Джубайр[46], побывавший на острове эпохи норманнского господства, описывал Палермо как цветущий и многолюдный город, где колокольни церквей мирно соседствуют с куполами мечетей. И тот, кто остановится сегодня перед созданными на протяжении XII в. церквами Марторана и Эремитани, дворцами Ла Циза и Ла Куба или перед великолепием росписей «Тысячи и одной ночи» в капелле Палатина королевского дворца (Палаццо Реале), навряд ли усомнится в справедливости рассказа арабского хрониста. В 1139–1154 гг. при дворе короля Рожера великий арабский путешественник Идриси[47] продиктовал свой знаменитый трактат по географии, оказавший огромное влияние на историю средневековой картографии. Ко времени правления Вильгельма II [48] относится и возведение монументального собора в Монреале (1174–1189)[49]. Его строгий фасад, романские очертания, внутренний дворик, выполненный в арабском стиле, и византийские мозаики являются ярчайшим свидетельством интеллектуального синкретизма, расцветшего под сенью норманнской монархии. Кроме того, не следует забывать, что именно в этот промежуток времени прославилась медицинская школа в Салерно. А между тем есть доля истины в легенде, согласно которой ее основали четыре мудреца: грек, араб, еврей и латинянин. Известно, что расцвету школы во многом способствовали переводы арабских и греческих трактатов по медицине учеными, жившими во второй половине XI в. Один из них, Константин Африканский, был секретарем Роберта Гвискара.

Однако на политическом и обыденном уровнях ассимиляция новых культур проходила значительно труднее, чем при дворе короля или в беседах ученых. Как уже отмечалось, во второй половине XII в. проявились, а нередко и одерживали верх сепаратистские и центробежные тенденции феодального баронства: известны случаи нетерпимости и настоящих погромов в отношении арабского населения. Вместе с тем Сицилийское королевство норманнов, избравших центром феодальной монархии восточную столицу, резко выделялось среди других государств Европы. Это стало особенно заметно, когда Фридрих II Гогенштауфен[50] завладел сицилийской короной.

Коммуны и империя

В 1152 г. Фридрих I Барбаросса был коронован императором Священной Римской империи. Высоко оценивая собственные возможности, он считал основной задачей восстановление в полном объеме власти и величия империи. А потому не мог не устремить взоры на Италию, ставшую объектом его завоевательной политики: на протяжении своего правления Фридрих I Барбаросса шесть раз вторгался на Апеннинский полуостров. Во время одного из первых вторжений он приказал Ронкальскому сейму[51], на котором выступили знатоки римского права из Университета Болоньи, провозгласить следующее: все порты, реки, налоги, назначение магистратов должны перейти исключительно в ведение императора. Это был открытый вызов автономии городов-коммун, и они немедленно его приняли.