История итальянцев

Первый пункт был не нов. Как мы помним, в небезызвестном конкурсе 1796 г. Мелькиорре Джойя завоевал пальму первенства, доказывая необходимость создания унитарной республики. Позднее Филиппо Буонарроти, с которым Мадзини поддерживал тесную связь начиная с первых дней его ссылки и чье моральное и политическое влияние он испытал, в своих «Размышлениях о федеративном правительстве применительно к Италии» высказался за объединение страны. Новым же у Мадзини было то, что именно он сделал акцент на том, что это решение не имеет альтернативы и логически вытекает из итальянской истории и традиций. То есть Мадзини впервые заявил об исторической необходимости объединения и превратил одну из многих гипотез в действенную идею. Он говорил, что нация, если она реально таковой является: имеет единую религию, язык, обычаи, единый «дух», не может не быть единым организмом. Развивая один из доводов Филиппо Буонарроти, Мадзини полагал, что федерализм, помимо прочего, способствовал сохранению привилегий аристократии, тогда как унитаризм исторически приводил к большему выравниванию общества и, как следствие, к социальному и моральному подъему народа. Поэтому именно «народ» как ключевое понятие политического словаря Мадзини должен быть главным участником и создателем нового национального единства. Провал всех предыдущих попыток — в этом он был категоричен — случился только потому, что они захватывали лишь узкие круги аристократов-интеллектуалов и не являлись широкими народными выступлениями. Кроме того, эти попытки были вызваны неким сигналом из-за границы, а не опирались на огромные внутренние революционные возможности народа. Итальянская революция, напротив, должна была бы стать народным делом и зародиться в недрах итальянского общества.

Но достаточно ли было перспективы национального единства и установления республики, чтобы повести «массы» по пути, по которому уже шел «средний класс» и «образованные люди»? В этом вопросе рассуждения Мадзини значительно менее категоричны и весьма двойственны. С одной стороны, он признавал, что необходимо обратиться к самой глубине социальной проблемы и показать народу конкретные пути улучшения жизни. С другой — Мадзини отвергал любые посягательства на собственность и какие бы то ни было проекты «аграрного закона». Все это в общем вписывалось в его неприятие того, что он называл «войной классов», и именно из-за этого к 1833 г. Мадзини начал постепенно отходить от Буонарроти. Причиной тому послужила также его концепция итальянской инициативы в отношении Франции и несогласие с якобинскими представлениями о начальном периоде диктатуры в революционном процессе. Более того, с годами Мадзини все более подчеркивал это свое неприятие, считая, что в отличие от Франции, где разрыв между богатством купающейся в роскоши буржуазии в период правления Луи Филиппа и голодающими ткачами Лиона был огромен, или же в отличие от объятой промышленной революцией Англии в Италии сохранялось относительное равенство. На Апеннинском полуострове не было большой концентрации богатств в частных руках, и даже аристократы являлись частью «народа». Таким образом, понятие «народ» становилось чем-то расплывчатым, туманным, некой аморфной массой, в которой роль объединителей отводилась, как и прежде, «образованным людям».

Однако если пробудить движение более мощное и идейно более ярко выраженное по сравнению с предшествовавшими сектантскими организациями после возникновения «Молодой Италии» было возможно (на основе этой идейной и политической базы), то развить и укрепить его оказалось значительно труднее. Мадзинистская «сеть» на Юге и в Пьемонте была раскрыта, а попытка осуществить через Савойю экспедицию итальянских и иностранных политических эмигрантов в поддержку революционных движений в Алессандрии и Генуе (1834) бесславно провалилась. В итоге новая волна политических изгнанников была вынуждена покинуть страну и рассеяться по всей Европе — найти прибежище в Испании, во Франции, в Англии, на Мальте. Некоторые даже отправились в Латинскую Америку, где образовали итальянский легион, сражавшийся в Бразилии и Уругвае. Среди эмигрантов оказался и молодой моряк из Ниццы Джузеппе Гарибальди (1807–1882).