На этот раз новая попытка была предпринята в Папском государстве и в герцогствах, т. е. в областях, представлявших собой, пользуясь современным языком, самое слабое звено в цепи итальянского легитимизма. Этим объясняется та быстрота, с какой победило повстанческое движение. Первым восставшим городом стала Болонья, где 5 февраля 1831 г. папский пролегат был вынужден передать свою власть временной комиссии. Несколько дней спустя, 9 февраля, собрание граждан в Модене постановило лишить прав герцога Франческо IV д’Эсте, который в самом начале выступлений покинул свое государство. Через несколько дней настал черед Пармы, где было создано временное правительство. Затем движение охватило всю Романью, Марке и Умбрию, и всего через несколько дней правительство и войска Папского государства могли удерживать под своим контролем лишь Лацио, тогда как на освобожденных территориях было создано правительство «Объединенных итальянских провинций» с центром в Болонье. Но оно просуществовало недолго и было сметено австрийской интервенцией, дорогу которой открыла дипломатия французского короля Луи Филиппа. К концу марта статус-кво был восстановлен и в герцогствах, и в Папской области.
Было бы неправильно объяснять скоропостижный конец вначале столь много обещавшего движения одной лишь австрийской интервенцией и отсутствием поддержки со стороны Франции. И в этом случае, так же как и во время неаполитанской революции 1820 г., необходимо обратить внимание на внутреннюю ограниченность и слабость движения, в первую очередь на его разнородность и разобщенность. Последнее обстоятельство касалось прежде всего старого поколения нотаблей Итальянского королевства с его постоянной оглядкой на Париж, неверием в самостоятельные возможности движения, во главе которого оно оказалось, не будучи его инициатором, а также недооценкой молодого поколения карбонариев. Даже среди эмигрантов, создавших в Париже Итальянскую освободительную джунту, не было единства взглядов: некоторые следовали за Филиппо Буонарроти, разделяя его откровенно республиканские теории, другие были сторонниками более умеренных тенденций. И наконец, существовали разногласия муниципального характера, особенно в герцогствах, где каждый город хотел стать столицей. В Парме восставшие обратились сначала к Марии Луизе с просьбой остаться в стране. Кроме того, при подготовке выступления не обошлось и без весьма двусмысленных маневров: некоторые из его руководителей, в частности выходцы из Модены Энрике Мислей и Чиро Менотти, помимо итальянских и парижских сектантских кругов, в течение долгого времени поддерживали контакты с крайне реакционным герцогом Моденским Франческо IV д’Эсте, которого они надеялись скомпрометировать, рассчитывая сыграть на его амбициях и желании получить освободившийся после Карла Феликса трон Пьемонта в обход подозрительного Карла Альберта. Это был так называемый «широкий заговор», который, не завершись он тем, что Франческо IV д’Эсте повесил Чиро Менотти, представлял бы собой скорее оперетку, чем трагедию, и который в полной мере свидетельствовал о дилетантизме и провинциализме заговорщиков и революционеров 1831 г. И все же, если сама по себе Июльская революция на Апеннинском полуострове не дала какого-либо результата, она оказала глубокое влияние на развитие событий в Италии. Возвращение Франции к совершенно самостоятельной и блестяще проводимой внешней политике радикальным образом изменило политическую и дипломатическую обстановку в Европе. Не менее важным оказалось и воздействие победы вигов на выборах в Англии в 1832 г. Блоку легитимистских монархий теперь противостоял блок либеральных конституционных государств, и в этой новой ситуации, характеризовавшейся возобновлением конфликтов и противоречий между великими державами, вновь становилась реальной, как это было в XVIII в., перспектива изменения территориального устройства Италии, обретение ею большей независимости от Австрии и достижение большего единства.