История Италии. Том III

Внешнюю политику Муссолини отличал вульгарный прагматизм, сводившийся к перенесению на отношения между государствами законов джунглей. У него не было определенной идеи, ему не хватало понимания общей картины событий, пишет итальянский историк Ф. Вентури, поэтому в решительные моменты он полагался на инстинкт, который движет животными в борьбе за существование. Этот инстинкт подсказывал Муссолини, что Европа переживает кризис и поэтому тот, кто больше будет рисковать, может больше получить. Главное — это хватать все, что находится в пределах досягаемости, важно не упустить момента для того, чтобы расширить территорию метрополии и колоний[229].

Действительно, трудно говорить о каком-либо законченном плане территориальных захватов итальянского империализма на рубеже 30-х годов. Это был период, когда итальянский фашизм еще переживал период внутренней стабилизации и сознавал свои ограниченные возможности. Однако основная черта фашистской внешней политики — стремление к экспансии любыми средствами — достаточно хорошо вырисовывалась уже в то время. 1930 год был рекордным для Муссолини по количеству произнесенных им речей, посвященных внешней политике. В различных вариантах в этих речах Муссолини варьировал два мотива. Первый из них — рассуждения об Италии, «побежденной среди победителей», обделенной после первой мировой войны. Этот тезис на протяжении 20-х годов повторялся всеми националистами и не был новым, однако в устах Муссолини он приобретал угрожающий оттенок. Еще более решительно Муссолини развивал мотив о том, что Италия готова выступить для осуществления своих претензий «против всех».

Вызывающий тон, в котором делались эти декларации, говорил о намерении Муссолини запугать правительства западных государств и сделать их более податливыми. «Воля фашизма — это железная воля, — говорил он во Флоренции. — Это — математически рассчитанная воля. Наша воля не избегает препятствий, а преодолевает их. Я уверен, что итальянский народ не останется пленником моря, которое некогда принадлежало Риму, и готов к любым жертвам…» В другом выступлении он говорил, что Италия превращена в огромный военный лагерь, в котором «миллионы людей готовятся к решающей битве. Слышится глухой шум, напоминающий шаги колоссального легиона на марше. Этот бесчисленный легион — фашистская Италия… Никто не в силах ее остановить. Никто ее не остановит»[230].

Никогда до тех пор глава какого-либо правительства не говорил в мирное время подобных слов.

В сентябре 1929 г. министром иностранных дел Италии был назначен старый сподвижник Муссолини Д. Гранди. Он быстро освоился с новой должностью, понимая, что на его долю возлагается ограниченная задача облекать в вежливые дипломатические формы претензии к внешнему миру, которые начал формулировать итальянский фашизм.

Воинственные речи Муссолини нередко ставили в затруднительное положение министра иностранных дел. Создавалось впечатление, что фашистская Италия имеет две внешние политики — для внутреннего и для внешнего пользования. Это подтверждает в своих мемуарах Гранди, который спросил как-то, в каком тоне ему следует выдержать свой доклад после всех высказываний дуче. «Какое тебе дело до того, что я говорю моей толпе, — ответил Муссолини, — для чего я тебя сделал министром иностранных дел, если не для того, чтобы говорить, что мне вздумается». Умиротворяющие декларации Гранди служили удобным прикрытием, которое до известных пор считал нужным сохранять глава итальянского фашизма.

Наиболее насущные интересы итальянской политики концентрировались в тот период вокруг Лондонской морской конференции. Задачи итальянской дипломатии заключались в том, чтобы добиться равенства в морских вооружениях с Францией. Переговоры по этому вопросу были длительными и трудными; в марте 1931 г. через посредничество английского министра иностранных дел была достигнута принципиальная договоренность. Но когда дело дошло до разработки конкретного соглашения, вновь произошло столкновение. В конечном счете Италия заявила, что она будет закладывать каждый год военные корабли, равные по тоннажу тем, что будет закладывать Франция.

Прилив агрессивных настроений у итальянского фашизма вызывал успех гитлеровской партии в Германии на выборах 1930 г. Фашистская печать присоединилась к немецким нацистам, громко требуя пересмотра Версальской системы. Наибольшего накала страсти достигли в дни празднования 10-летнего юбилея прихода фашистов к власти. «Со спокойной совестью я вам говорю, о несметные толпы людей! — пророчествовал Муссолини, выступая в Милане, — что XX век будет веком фашизма. Он будет веком итальянской мощи; это будет век, когда Италия в третий раз станет руководителем цивилизованного мира…»[231]