История из жизни одного театра

– Либо я поставлю свою пьесу в другом месте. – решительно подвел итог Валерий Владимирович. – С теми людьми, которым это интересно, с теми актерами, которые хотят работать, а не пьянствовать, скандалить и заниматься само режиссурой. У меня достаточно предложений…

Молодому человеку самому понравилось, как он это произнес: сдержанно, уверенно и с невероятным достоинством. Только одно смущало его – все это было ложью: не было у Валерия Владимировича ни предложений, ни актеров желающих с ним работать, ни театра, где его бы ждали. А ждала его супруга и маленький ребенок, причём не в Москве, потому что жить в столице было молодому человеку дорого, а в одном из подмосковных городов. Ещё ждали его ипотека и кредит за машину, несколько неоплачиваемых фестивалей и работа над очередной, никому кроме него не интересной, пьесой. Были у него амбиции и идеи, была вера в себя, были задумки и планы, но не было хороших предложений, а идеями сыт не будешь. Ведь их не принесешь домой вместо продуктов, потому что если так поступить, то скандал в репетиционном зале можно будет счесть лёгким, ничего не значащим флиртом. Да, надо признать, что Валерий Владимирович сам не верил в то что говорил, но это было бы только половиной проблемы, хуже было то, что и главный режиссер лужского драматического театра это ему не верил. Не первый день Генрих Робертович работал на этой ответственной должности и не один молодой режиссер побывал в его кабинете. Все они были разными: по-разному выглядели, по-разному излагали свои идеи, и идеи у них были разными. Объединяло их только одно – все они считали себя и умнее, и талантливее Генриха Робертовича, именно в своей работе они видели будущее театра, а на него смотрели, как на нечто устаревшее и отжившее. Единственное в чем они отдавали ему должное, так это в том, что он все-таки не до конца замшел и погряз в хозяйственной рутине и смог разглядеть их потенциал.

Вот и теперь смотрел Генрих Робертович на молодого человека и может его даже и подмывало согласиться: идите, мол, Валерий Владимирович своей дорогой, дерзайте и творите, само реализовывайтесь и добывайте себе признание в другом театре а я, мол, посмотрю, как у вас это получится, посмотрю, как отнесется другой главный режиссер к вашей графомании, к вашему самоуверенному тону, а особенно к тому, что вы станете приставать к его актрисам. И не просто согласиться, а вышвырнуть наглеца из своего театра, наплевав на деньги департамента культуры. А может быть он думал о чем-то другом. Не знаю я этого, мой добрый читатель! Не в моих силах понять, о чем думают руководители театров, да и ход мыслей просто режиссеров, тех, что не являются главными, мне неведом. Уж сколько я не пытаюсь понять, сколько ни заглядываю им в глаза, а все равно не постигаю, ни их мыслей, ни их рассуждений. В этом и боль моя и мое спасение. Вот и теперь не стану я гадать об этом и не стану додумывать, а только расскажу, что беседа прошла на повышенных тонах и что разговор Генриха Робертовича с молодым человеком, мог слышать каждый, кто удосужился бы подняться на второй этаж лужского драматического театра, и что вышел из кабинета Валерий Владимирович растерянным и взъерошенным. Настолько он был сейчас не уверен в себе и растерян, что хотелось ему хоть с кем-нибудь поговорить. Только поговорить ему было не с кем. Не сложились отношения у молодого режиссера с актерами, с руководством он сегодня уже поговорил и это не принесло ему утешения. Единственный человек, к которому его сейчас тянуло, убежал от него в реквизиторский цех, потому что чашки и рюмки, бутафорские ножи и пистолеты, были Алене Игоревне милее чем московский режиссер.

Но и среди реквизита, Алену не оставили в покое. Помимо начальника цеха, там толкалось кучу народа: кто заходил попросить чего-нибудь перекусить, кто спрашивал чаю, а кто и просто так потрепаться – посплетничать.

– У Анечки, я слышала, роман с новым режиссером? – щебетала молоденькая костюмерша.

– Наша прима на меньшее размениваться не станет. – язвительно отвечала гримерша, которая не вполне забыла инцидент с щипцами для завивки.

И все эти разговоры ужасно Алену расстраивали. Не то чтобы она питала, какие-то матримониальные планы на Валерия Владимировича, скорее ей хотелось найти в его лице учителя и единомышленника, а эта история очень сильно роняла его авторитет в глазах молодой девушки. Впрочем, кто их разберёт, этих девушек, их души также закрыты от меня, как и души режиссеров. Хотя в наличии души у последних я все-таки не уверен. А у девушек-то душа непременно есть, душа подвижная и изменчивая, как и их настроение.

– Алена, привет. – раздался у нее за спиной голос Антона. – Ты не дашь мне на пару дней гитару из Островского? А то у моей колки полетели.

И почему-то ей стало опять хорошо и приятно.

Глава семнадцатая.