История изнутри. Мемуары британского агента.

Здесь не место давать отчет о деятельности в России сэра Джорджа Бьюкенена, но мне приятно отдать дол жное этому человеку. Всякий англичанин, занимавший официальное положение в России в годы войны, неиз ' бежно сталкивался с критикой, которая всегда сопрово ждает неудачу. А в глазах англичан развал России в 1917 году был величайшей неудачей. Поэтому они уси ленно ищут козлов отпущения среди своих соотечествен ников. Клеветники не пощадили сэра Джорджа Бьюкене на ни в России, ни в Англии. Мне приходилось слышать слова министров о том, что, если бы мы имели в России более крепкого посла, революции можно было бы избе жать. Имеются русские, которые с черной неблагодар ностью обвиняли сэра Джорджа Бьюкенена в том, что он подстрекал к революции. И то и другое совершенно вздорные обвинения. Конечно, русское обвинение являет ся особенно жестокой и беспочвенной клеветой, которая, к стыду лондонского общества, повторялась без опровер жений в лондонских салонах русскими, пользовавшимися гостеприимством в высоких сферах. Это поношение не может быть оправдано никакими личными страданиями. Сэр Джордж Бьюкенен был человеком, все существо которого противилось революции. Когда пришла рево

по

люция, он отказался встречаться, и действительно ннжог да не встречался ни с одним человеком, который отвегст вен за свержение царизма, и никогда, ни лично ни че~ рез своих подчиненных не поощрял домогательств та ких лиц.

Понятно, он был бы человеком, лишенным проница тельности, если бы он не сумел предвидеть приближав шейся катастрофы, и его обязанностью было, если бы он был встревожен, предостеречь русского самодержца об опасности, надвигавшейся на него. Он предпринял эту трудную задачу в своем известном разговоре с императо ром. Я видел его как раз перед тем, как он отправился к царю. Он сообщил мне, что, если царь примет его сидя, все пойдет хорошо. Царь принял его стоя.

Утверждение Уайтхолла, что более крепкий посол мог бы предотвратить конечную катастрофу, основывается на полном незнании традиций русского самодержавия. Презрение к иностранцам характерно для английской расы, но в этом отношении позиция Джона Буля является снисхождением по сравнению с надменным безразличием петербургского общества к человеку, стоящему вне их крута. Русская аристократия, не очень родовитая и веду щая жизнь более роскошную, чем культурную, жила в своем замкнутом мире. Звание посла не открывало перед ним дверей. Если он нравился как человек, его приглаша ли всюду. Если нет — его не желали знать. Это не было снобизмом. Русская аристократия была также госте приимна, как и другие слои русского общества. Но она делала свой собственный выбор лиц, пользующихся ее гостеприимством, и иногда она была поразительно не разборчива. Во время войны молодой лейтенант управле ния британской военной цензуры, вероятно, бывал более часто в высоких сферах, чем все члены посольства, вместе взятые.

Аристократия исповедовала самодержавие как рели гию. Оно было скалой, на которой было построено ее собственное благополучие. В ее глазах император был единственным настоящим монархом в мире, и в своих собственных интересах она была готова всегда рассма тривать всякую попытку иностранных дипломатов ока зать на него влияние как посягательство на император скую власть. Наиболее активными членами бюрократи ческого мира были балтийские бароны — класс даже сегодня приросший своей шкурой к реакции. В воине они

Ш

видели прежде всего опасность для самодержавия и смо трели со скрытым недоверием на Англию — колыбель конституционной монархии. Кроме того, несмотря на всю свою слабость, сам император противился иностран ному влиянию и подходить к нему нужно было с особен ным тактом. Он, как и его приближенные, оскорбился бы всякой попытке английского дипломата откровенно с ним поговорить.