История Израиля. От истоков сионистского движения до интифады начала XXI века

Досуговая культура Тель-Авива привлекала как средний, так и рабочий класс. Широкие массы посещали пляж, соответствующий их пожеланиям и размеру их кармана. Рекламные щиты приглашали публику на культурные мероприятия, от вечеров Oneg Shabbat (букв. субботняя радость, встреча субботы), проводимых Бяликом в качестве выражения высокой еврейской культуры, которую стремилась взрастить интеллигенция, до сатирических театров, таких как Kumkum и Matateh. Самым популярным развлечением было кино, даже несмотря на то, что сторонники высокой культуры выступали против него, считая его легкомысленным способом бегства от реальности. Шествия Адлояда, сопровождающие праздник Пурим (название происходит от раввинистического изречения, что на Пурим следует пировать до такого состояния, что «уже не помнишь себя» – ad delo yada[126]), были образцом яркой развлекательной культуры, характерной для Тель-Авива и привлекавшей тысячи людей. Во время фестиваля улицы были заполнены гостями со всей страны, в том числе из трудовых поселений, приезжавшими пощеголять в костюмах и насладиться атмосферой карнавала. Даже арабы из соседнего Яффо любили гулять среди счастливой толпы.

Ярмарка Востока, впервые открывшаяся в 1932 году, дала возможность продемонстрировать промышленные и сельскохозяйственные достижения страны. На открытии присутствовали все ведущие лица страны. Тель-Авив зарекомендовал себя как экономическое и производственное сердце Палестины, не менее важное чем трудовые коммуны. Однако на молодую американскую студентку, приехавшую в Палестину в октябре 1947 года, большее впечатление произвели различия между Тель-Авивом и Иерусалимом, где она жила: «Тель-Авив очень далек от провинциального Иерусалима, он очень сложен и космополитичен, с легким еврейским акцентом». Город напомнил ей Кони-Айленд: «В нем есть что-то карнавальное: огромные вывески, ревущие звуки, смеющиеся лица, шумные дети и яркие цвета»[127].

В Тель-Авиве проводились массовые мероприятия. Залы в городе были маленькими и душными, открытая площадка в средиземноморском климате более привлекательна для своего рода уличного театра. Политические митинги под открытым небом продолжались часами, зрители стояли и жадно слушали выступающих. Жара, липкие от пота тела и столпотворение не смущали сотни и тысячи сторонников. В дотелевизионную эпоху политический митинг был единственной прямой формой контакта между общественностью и ее лидерами. Посещение этих мероприятий демонстрировало солидарность с организаторами, а также готовность приобщиться на несколько часов к решению политических вопросов. Такой митинг был одновременно политическим заявлением и своего рода развлечением, поскольку политические лидеры были первоклассными ораторами, знавшими, как привлечь внимание публики.

Первомай стал поводом для массовых демонстраций Histadrut и левых партий. Руководство Histadrut, профсоюзы, рабочие (особенно те, которые принадлежали hevrat haʻovdim, или обществу рабочих), кибуцы и молодежные движения – все они обеспечивали присутствие своих членов. Размахивали красными флагами и произносили зажигательные речи, после чего публика спокойно расходилась. В день Тель Хай (одиннадцатый день еврейского месяца Адар), посвященный Трумпельдору и его товарищам, павшим при защите поселения Тель-Хай в 1920 году, молодежные движения проходили маршем по улицам города, причем те, кто был в коричневой форме Betar, маршировали отдельно от тех, кто носил синие рубашки. В то время как Первомай символизировал солидарность с рабочим движением во всем мире, день Тель Хай – сионистскую борьбу за Палестину. Betar выделяло миф о Трумпельдоре-воине, который, умирая, прошептал: «Хорошо умереть за свою страну!» Те, кто был в синих рубашках, подчеркивали, что Трумпельдор был пионером, человеком, возделывавшим свою землю. Лозунг «Нельзя отказываться от того, что мы построили», выдвинутый одним из павших при защите поселения Тель-Хай, стал центральным элементом в идеологии рабочего движения.

Торжественное шествие молодежных движений на Хануку показало, как преобразился этот праздник. Традиционный праздник маленького кувшина с маслом превратился в праздник героизма. Доблесть Маккавеев вдохновляла отцов-основателей сионизма и их мечту изменить образ жизни евреев. «Маккавеи снова восстанут», – заявлял Герцль[128]. Когда Бялик хотел подчеркнуть убожество евреев во время кишиневского погрома, он сравнил их трусость с героизмом их предков-Маккавеев. А в стихотворении They Say There Is a Land («Говорят, что есть земля») Черниховский провозглашает: «Ты – Маккавей!»[129]

Чуда не случилось с нами,
Мы не нашли кувшина с маслом,
Мы продирались через скалы, пока не истекли кровью
И воссиял свет!