История кесарей. Тайны Древнего Рима

Позже, когда Друз выступил против них с преторианцами, они принялись бунтовать, не получив определенного ответа, и ранили некоторых из его спутников, а также разместили вокруг него стражу на ночь, чтобы не дать ему уйти. Но когда Луна затмилась, они приняли это знамение близко к сердцу и пали духом, так что больше не причинили вреда этому отряду и снова отправили посланцев к Тиберию. Тем временем случилась большая буря, а когда вследствие этого они все разошлись по своим жилищам, самые отчаянные были устранены тем или иным способом, одни самим Друзом в его палатке, куда их вызвали под каким-то предлогом, а другие – его спутниками; остальные же были приведены к покорности и даже выдали. тля наказания некоторых из своего числа, кого они представили виновниками волнений [11].

5. Эти войска тогда были успокоены описанным образом, но воины в провинции Германия, где их в связи с войной было собрано много, слышать не хотели об умеренности, так как видели, что Германик был готовый Кесарь, и гораздо превосходящий Тиберия, и, выдвигая те же самые требования, что и другие, они нагромождали оскорбления в адрес Тиберия и приветствовали Германика как императора [12]. Когда последний после многих уговоров обнаружил, что неспособен сам призвать их к порядку, то, в конце концов, вынул свой меч, как если бы хотел заколоться, на что они глумливо закричали с одобрением, а один из них, протягивая собственный меч, сказал: «Бери этот, он острее».

Германик, соответственно, увидев, как далеко зашло дело, не решился убить себя, особенно потому, что удостоверился, что это ни в коем случае не остановит их волнений. Вместо этого он сочинил письмо, будто бы присланное Тиберием, и затем раздал подарки в двойном размере от завещанных Августом, делая вид, что это сделал император, а также уволил тех, кто вышел из боеспособного возраста, ведь большинство из них принадлежало к городским войскам и было зачислено во вспомогательные соединения после несчастья с Варом. Вследствие этого они на некоторое время прекратили свое вызывающее поведение.

Позже прибыли сенаторы в качестве посланцев от Тиберия, которым тот втайне сообщил ровно столько, сколько хотел, чтобы знал Германик, ибо он хорошо понимал, что они, конечно же, расскажут Германику обо всех его собственных планах, а он не желал, чтобы то ли они, то ли этот полководец занимались чем-либо сверх данных предписаний, которые, как предполагалось, включали все.

Когда эти люди прибыли, и солдаты узнали об уловке Германика, они заподозрили, что сенаторы готовы отменить все мероприятия их вождя, и опять взбунтовались. Они чуть не убили некоторых посланников и стали оказывать сильное давление на Германика, и даже захватили его жену Агриппину и его сына, которых он ранее отправил вдвоем в некое убежище. Агриппина была дочерью Агриппы и Юлии, дочери Августа, мальчика Гая они называли «Калигула», от того, что, долгое время оставаясь в лагере, он носил воинские сапоги, а не сандалии, что обычно в городе.

Затем по просьбе Германика они освободили Агриппину, которая была беременна, но удержали Гая [13]. В этом случае они также, так как ничего не добились, со временем утихли. В самом деле, у них настолько изменилось настроение, что они по собственному почину задержали самых дерзких из своего числа, некоторых из них частным образом обрекли на смерть и, приведя остальных на сходку, после нее одних убили, а других освободили, в соответствии с решением большинства.

6. Но Германик, все же опасаясь, как бы они опять не принялись бунтовать, вторгся во вражескую страну и оставался там, давая войскам много работы и обильное пропитание за счет чужеземцев.

Таким образом, хотя Германик мог достичь императорской власти – ибо располагал поддержкой совершенно всех римлян, также как их подданных – он отказался от нее. За это Тиберий хвалил его, и отправил много прелюбезнейших посланий и ему, и Агриппине, и все же не был доволен его поступками, но боялся его еще больше, поскольку тот приобрел привязанность легионов. Ибо он предполагал, исходя из собственного обычая говорить одно, а делать другое, что истинные настроения Германика были не таковы, какими казались, а потому был подозрителен к Германику и в равной степени подозрителен к его жене, которая обладала честолюбием, соразмерным ее высокому происхождению. И все же он не обнаруживал ни малейшего признака недовольства ими, но произнес многие хвалебные речи о Германике, точно также как в случае Друза. Он также пожаловал солдатам в Паннонии те же самые льготы, какие Германии дал своим войскам. На будущее, однако, он отказал в увольнении легионеров со службы вне Италии ранее, чем они прослужат полные двадцать лет [14].