История Хэйкэ

Фудзивара Тададзанэ, отец Ёринаги, достиг возраста семидесяти двух лет и уже давно отошел от дел и жил в своем летнем дворце в Удзи, что входил в храмовый ансамбль Бёдоин. Как старейший из придворных дома Фудзивара, он все еще пользовался достаточным влиянием, к тому же с императорским домом его связывали не только родственные отношения по материнской линии, но и одна из его дочерей являлась первой супругой императора-инока. Его карьере можно было позавидовать. Он с честью служил двоим императорам подряд и занимал несколько высших постов в правительстве. Даже пребывая в отставке, Тададзанэ не отказывался от пышности и церемоний, подобающих персоне очень высокого положения, и знать из столицы продолжала посещать его во дворце. Несмотря на все качества, позволившие ему стать удачливым придворным, Тададзанэ имел слабость, которая, казалось, противоречила всему, за что он выступал: он любил своего младшего сына Ёринагу – слишком сильно любил – и из-за какого-то любопытного несовпадения темпераментов крайне враждебно относился к старшему сыну, регенту Тадамити.

Внезапный приезд Ёринаги в Удзи заставил тонкие веки под седыми бровями Тададзанэ нервно задергаться. Он слушал сына молча. Но несчастный и унылый вид сына в конце концов вынудил его распрямиться, словно он собирался с остатками своих сил, и высказаться так:

– Ладно, ты не должен из-за этого так сильно расстраиваться. Я не настолько стар, чтобы не смог похлопотать для тебя перед его величеством. Съезжу к нему и прослежу, чтобы дела поправились. Сегодня я сделаю исключение и рядом с тобой поеду верхом в столицу.

Дело оказалось не таким простым, как надеялся Тададзанэ. То под одним предлогом, то под другим ему отказывали в аудиенции у императора-инока; его письма возвращались без ответа. Прошло две недели, и оказалось, что он ничуть не продвинулся вперед. Наконец придворный Цунэмунэ уговорил Тададзанэ согласиться на встречу с регентом, у которого Цунэмунэ получил обещание аудиенции. Еще один месяц пролетел без надежды на обещанную встречу, и совершенно изнуренный, с болью в сердце Тададзанэ вернулся в Удзи.

Пришла зима, декабрь, а с ним и весь год приближался к концу. Лишь несколько дней оставалось до того момента, когда двор откладывал свои обычные занятия ради сложных церемоний встречи Нового года, и в это время Ёринага опять появился в Удзи совершенно обезумевший. Симэко была официально допущена ко двору, и последняя возможность настоять на притязаниях Тадако ускользала.

На рассвете Тададзанэ поднял своих вассалов и слуг. От дыхания волов в утреннем воздухе висели белые венчики, когда карета Тададзанэ тащилась по замерзшей дороге в Киото. Только к ночи добрался он до дворца, где только бивачные костры стражников во дворе давали какой-то свет. Крупные градины отскакивали от ячеистых крыш; сёдзи были откинуты и двери распахнуты, чтобы впустить Тададзанэ. Его провели в приемную, и там он стал ждать с выражением совершенного отчаяния на лице. Он приготовился ждать до тех пор, пока не вмешается смерть. Равнодушные часы проходили в жестокой борьбе чувств: гордости, любви, тщеславия, безрассудной страсти. Наконец император смягчился и соблаговолил явиться. Не сумев устоять перед слезами и мольбами престарелого Тададзанэ, он соизволил сдаться.

В Новый год Тадако была провозглашена новой императрицей, а в марте, коронованная, она стояла рядом с императором-ребенком.

Регент, находивший палящую жару в июле невыносимой, удалился в свой дом вне стен Киото и при дворе появлялся редко. Однако Ёринага был неутомим, устремляя свою неуемную энергию на многочисленные мелочи службы. Его внезапные появления в различных ведомствах правительства вселяли ужас в сердца младших чиновников и доводили придворных до изнеможения, делая их еще более апатичными, чем всегда. Как близкий родственник юной императрицы, Ёринага осознавал свое высокое положение и прилежно занимался делами правительства, полностью уверенный в будущих плодах своих трудов. Как советник мальчика-императора, он теперь заменил фактически, если не по должности, своего брата-регента, и вокруг него группировались приверженцы. Было очевидно предпочтение, которое он отдавал при дворе дому Гэндзи перед домом Хэйкэ. Когда монастыри в Наре угрожали направить на столицу тысячи вооруженных монахов, для переговоров с ними Ёринага отправил не Киёмори, а Тамэёси из дома Гэндзи.