История христианской церкви в XIX веке. Том 1. Инославный христианский Запад

До 1839-го года Ньюман был твердо убежден в англиканстве. Только в этом году, во время занятий монофизитством «сомнение в состоятельности англиканства, говорит он, в первый раз закралось во мне. Я увидел тень руки на стене... Тот, кто однажды видел привидение, не может уже жить так, как будто он никогда не видел его. Небеса открылись и закрылись снова. На мгновение во мне мелькнула мысль: «в конце концов, римская церковь окажется правой» – и потом исчезла. Дух появился снова, когда Ньюман исследовал вопрос об арианстве216. Но он еще полемизировал, защищая католичность англиканской церкви. Однако сомнения в последнем уж не покидали его теперь. Он начал переживать внутреннюю борьбу. Сознание, что он должен объявить всем своим приверженцам об их взаимной ошибке, было одним из самых мучительных. Он боялся первоначально не победы Рима, но нарушения покоя в Англии, появления раскола в своей церкви. Он не обратился еще к Риму, но чувствовал невозможность оставаться в англиканстве. Он начал готовиться покинуть Оксфорд, и решил переселиться в Литтльмор, неподалеку от университета, чтобы предаться уединению. Он не был еще уверен в правоте романизма, не мог отождествить римскую церковь с церковью апостольской и первобытной, и в тоже время не мог отказаться от уважения к своей церкви, стремившейся очистить себя от наростов и стать церковью первобытной. Все-таки ему стало ясно, что римская церковь удержала и сохранила от первобытной церкви многое такое, что потеряла англиканская. Он не отождествлял Рим своего времени с Римом апостольских мучеников, но когда он хотел видеть кафолическую церковь осязательно, в конкретной, а не отвлеченной форме, ему казалось, что таковой была церковь римская. Она связана была одинаково, как со временами апостолов, так и эпохой соборов, средних веков, и оставалась жизненной и доселе. Ему думалось, что пророчество о неодолеемости церкви, приложимо к ней, и при этой идее, ее недостатки, присущие и другим церквам, скрывались как бы в тени. Но с другой стороны, он не мог отдалиться сразу от церкви, которая была его «матерью», хотя бы она и обладала пороками и недостатками. Пока есть надежда на ее исправление, думал он, он должен остаться в ее лоне.

Чем глубже он всматривался в дело, тем неоспоримее чудились ему притязания на кафотичность Рима. В то же самое время от его глаз не скрывалось то противоречие, которое высказывали англиканские мыслители при объяснении учения своей церкви. Он видел, что епископы вооружены против него, общественное мнение и зилотствующие осуждают выдвигаемые им принципы. У него невольно являлся вопрос: кто же лучше понимает англиканскую церковь – он ли со своими думами и своим собственным умом, или же остальные ее члены и органы.

В 1843 году Ньюман дает понять, что он не может долее оставаться в англиканстве. Но он все еще медлил своим отречением от нее, и окружавший его мир не знал о нем ничего более, кроме того, что он занят разрешением запутанных и сложных вопросов. Не желая быть прозелитом, Ньюман хотел остаться одиноким, и не спешил поведать назревавшее в нем решение. Он знал, что за его спиной стоят люди нетерпеливые в своих желаниях, также смущенные сомнениями, но уже готовые перейти на другой берег без замедления. Между ними были люди богатого воображения и красноречия, как Фабер, сильного интеллекта и чуткого к богословским проблемам, как Далгэйрн, метафизического направления, но недостаточно богатого знаниями, как Уорд. Ньюман удерживал их в англиканстве, пока оставался сам. Они задавали ему трудные вопросы, указывали на события и факты, противоречившие его представлениям о католицизме, и готовы были перепрыгнуть ту преграду, которая отделяла их от Рима. Тон их речи делался жестче и грубее по отношению к англиканизму и желчь начала выливаться со всей своей силой. «Как я ненавижу этих англикан!», воскликнул один из этого круга людей, все ярче и ярче отделявшихся от общей партии. Но это не был язык самого Ньюмана217.

С самого почти начала движения официальные лица, стоявшие во главе университета, или как их называют – «главы домов», относились враждебно к новому течению богословской мысли Оксфорда. Они не хотели понять высоких целей трактариан, не старались вникнуть в руководившие ими чувства и побуждения, не видели в движении возрождения убеждений старых англокатоликов, а чутьем догадывались лишь об опасности для рутинного протестантизма, и в то же время не желали снизойти до того, чтобы своим руководством оградить горячих людей от впадения в крайность романизма.