Анатолий Васильевич Луначарский
Используя свои связи, Михаил Иванович приезжает в июле 1917 года в Киев вместе с Керенским, ведет переговоры с Центральной Радой. Несмотря на то, что многие украинские лидеры помнили его еще по Киеву, ключевые государственные вопросы не были решены. Пришлось ни с чем возвращаться в Питер.
Временно исполнительный комитет Государственной Думы. Фотография 1917 г.
Хорошо известный по советским источникам арест «министров-капиталистов» после штурма Зимнего дворца, странное освобождение нашего земляка из рук большевиков,
С установлением Советской власти масонство как политическое направление прекратилось. Многие масоны погибли или эмигрировали, к тому же не было необходимости в ритуалах, и самое главное – строгое соблюдение «Главного закона» СССР: «Больше трех не собираться». По этой же причине прекратило существование и мистическое масонство, хотя еще в 1920-е годы Киевское ГПУ время от времени арестовывало членов лож в пригородах – Боярке, Ирпене, Фастове. В усадьбах с отдельным входом легче сохранить тайну собрания, чем в многоэтажках с бдительными соседями.
Мой род Добжанских
Родной брат моей бабушки Владимир Добжанский всей своей жизнью доказал основные качества благородных людей: честь, отвага, служение гуманным целям. К сожалению, приходится констатировать, что это лишнее в тоталитарном государстве.
Владимир Пантелеймонович Добжанский, как и я, принадлежит к старинному шляхетному роду Dobrzanski (по-украински – Добжанський). Шляхтичи Добжанские были весьма представительными, так как их имена встречаются в бумагах различных местностей Белоцерковщины. Известный исследователь Евгений Чернецкий первое упоминание о нашем семействе нашел в 1621 году Род Добжанских имел два колена и два узаконенных герба: Сас и Лелива. Судя по гербу, мои предки отличились на поле брани в борьбе с татарами и турками.
Не имея конкретных сведений о глубокой древности своего рода, расскажу только о прадеде Пантелеймоне Григорьевиче. Он не был богатым, хотя показывать себя бедным не позволяла шляхетность, поэтому работал кассиром на сахарных заводах семейства Терещенко. Так утверждают семейные предания, в советское время не позволявшие глубоко заглядывать в «благородное» прошлое. Это могло сказаться на карьере, да и мешало быть гражданином «страны рабочих и крестьян». В Киеве П. Г. Добжанский (1852–1927) имел свой дом на Большой Васильковской, 130, что свидетельствовало о его непростом социальном статусе. Супруга, Неонила Осиповна Соколовская (1860–1905), происходила из семьи военного, имевшего еще более высокий ранг, поэтому родители перестали общаться с дочерью, которая вышла замуж за человека, стоявшего ниже по рангу. У них было, как положено в то время, 7 детей, двое из которых умерли в малолетстве. Старший Александр (1888–1941) был убит в Киеве оккупантами. Мария (1890–1972), Стефания (1892–1968) и Ольга (1902–1982) прожили хорошую, яркую жизнь, оставив благодарное потомство. О Владимире (1894–1946) будет рассказано ниже, а пока подробно остановлюсь на своей бабушке Стелле.
А. А. Шанцер и его сотрудники
Стефания Пантелеймоновна Добжанская – высокая, стройная и элегантная дама, работала кассиршей в лучшем дореволюционном кинотеатре Киева – А. Шанцера, в котором служила вся семья. Ее муж, Михаил Константинович Борисенко, работал там бухгалтером. О моем родном деде Борисенко я знаю очень мало, и тому имеются серьезные причины: его в 1919 году призвали в армию Деникина. И если М. Булгакова забрали, как врача, то моего деда – в финчасть. Через год он пропал в водовороте гражданской войны. Мой отец, Геннадий Киркевич, появился на свет на год раньше залпа «Авроры» на Крещатике, в доме № 8, поэтому место рождения сразу определило его положение в жизни как центральное. Бабушка, имея сына и дочь Евгению, вышла в 1920 году замуж за Александра Осиповича Киркевича, который тоже имел двух сыновей. Его добропорядочность и заботливость позволили воспитать всех детей, дать им образование, не чувствовать различия в родственных чувствах. Они – трое ребят и одна девочка – всю жизнь прожили дружно, помогая друг другу. А. И. Киркевич был очень деятельным человеком, занимал ответственные посты во время коллективизации: как 25-тысячник был председателем колхоза; во время войны – начальником госпиталя, а, вернувшись в Киев – зам. директора Октябрьской больницы, где родился я, а затем мой старший сын Геннадий.