Это, впрочем, не мешало царю предаваться и блуду традиционной ориентации. Свидетельств этому достаточно много. Курбский свидетельствует: «И девиц, глаголют, чистых четы собирающее, за соболю их подводами волочащее и нещадно чистоту их растлевающее, не удовлетворился своими пятьма или шестьма женами».
Немецкий дворянин Альберт Шлихтинг писал: «У этого тирана есть много тайных доносчиков, которые доносят, если женщина худо говорит о великом князе тиране. Он тотчас велит всех хватать и приводить к себе даже из спальни мужей; приведенных, если понравятся, удерживает у себя, пока хочет; если же не понравится, то велит своим стрельцам насиловать ее у себя на глазах… Когда он опустошал владения воеводы Ивана Петровича, то в лагере у него были отборнейшие женщины выдающейся красоты, в количестве 50, которые передвигались на носилках… Этими женщинами он злоупотреблял для своей похоти. Которая ему нравилась, ту он удерживал, а которая переставала нравиться, ту приказывал бросить в реку».О разврате в Александровой слободе повествует Пискаревский летописец в рассказе о свадьбе княжича Василия Владимировича Старицкого, племянника Грозного: «а свадьба была в Слободе с великим срамом и с поруганием. А выслал ее (
невесту. – В.К.) за заставу в одной сорочке, и она ходила по деревням; нихто не смеет пустити и тако скончалася». Дьяк Иван Тимофеев в рассказе о погроме дворца князя Владимира Старицкого писал: «А всех рабов его дома, кроме доносчиков, предал различным мукам, всячески бесстыдно надругавшись над женским полом. Так как это благочестивым царям творить несвойственно, то и здесь говорить нельзя о том, что неподобает; поэтому и я не смею дерзкими словами раскрыть весь стыд его венца и рассказал кратко прикрытыми словами».При этом, как известно, с 1570 года царь официально женился еще четыре раза и имел длительную связь с Василисой Мелентьевой, вдовой дьяка, с которой не был обвенчан. На этом Грозный не собирался останавливаться и, состоя в браке с Марией Нагой, матерью царевича Дмитрия Угличского, сватался к родственнице английской королевы Елизаветы I Марии Гастингс. Эти переговоры прервались кончиной царя.
Итак, перед нами вырисовывается ужасный облик «грозного» царя-сластолюбца, бывшего к тому же еще и патологическим изувером. Всё это, конечно, важно для понимания личности и эпохи Грозного. Но не столько само по себе, а для сравнения нравственного облика царя с той ролью, которую он исполнял. В своих литературных сочинениях, являющихся продуктом эпохи, Грозный представлял себя высшим судьей и наставником всех христиан, морализировал и неоднократно утверждал, что получает Божественное покровительство и помощь. Как сочетались в Грозном столь низкий моральный облик и столь высокая самооценка – загадка для историков и психологов.
Сам царь на упреки Курбского отвечал: «Вси есмы человецы».
В ответ на пассаж о Кроносовых жрецах Грозный выдвигал и вовсе абсурдный аргумент: «Толко бы вы у меня не отняли юницы моея, ино и Кроновы жертвы не было». Иначе говоря, если бы злые бояре не «счаровали» Анастасию, царь не стал бы искать развлечений с Басмановым и ему подобными. Вероятно, Грозный считал, что ему, ввиду его особого положения – единственного истинно христианского государя – можно творить что угодно. Как это похоже на оправдания многих бывших правителей, отстраненных от власти…