В начале 1962 года писатель побывал в Италии, США, и его путевые заметки «По обе стороны океана» потрясли меня, мы с друзьями живо обсуждали их. Вот название некоторых памфлетов: «Из окопов Сталинграда в окопы врага», «Турист с тросточкой», «Некрасов в Киеве – это Сахаров в Москве». Я тогда работал геологом, в экспедиции, в Черниговской области. И там купил эту книгу. Она формировала мою жизненную позицию! Но что началось в официозных кругах! Сам генсек Хрущев с трибуны заявил, что Некрасов продался Западу. И началась травля! Только ядовитые стрелы критиков нисколько не волновали Виктора Платоновича. Особенно старался Корнейчук. На одном собраний, сидя в президиуме, он выкрикнул Некрасову:
Журналист Некрасов выступил против проекта строительства парка на месте Бабьего Яра, добивался необходимости увековечивания памяти жертв фашизма. В 1969-м – очередное партийное взыскание за письмо в защиту В. Черновола и выступление по случаю 25-летия расстрелов в Бабьем Яру. Вскоре его исключили из Союза писателей Украины. Это было только начало трудностей, и алкоголь не помогал. Появилась нужда. Нередко деньги занимала актриса Надия Ник-Калнишевская – потомок последнего казацкого атамана. Пройдут годы, и пани Надия получит посылку со значительной суммой долларов и записку: «Возвращая долг». 19 сентября 1972 года партком Союза писателей Украины исключил Некрасова из Компартии, но Виктор Платонович, ставший коммунистом на передовой Сталинградского фронта, обжаловал это в Ленинском райкоме Киева.
Памятная доска на доме, где жил В. П. Некрасов
17 января 1974 года в шесть утра на квартиру № 10 по ул. Крещатик, 15 пришло девять типов. Предъявили ордер и 42 часа производили обыск. Вежливо, извиняясь, копались в личной переписке. Спрашивали: «Разрешите?» – и снимали картины со стен. Без насилия и грубостей обыскивали всех, кто приходил. А у хлебосольного Виктора Платоновича всегда были гости. Женщин подчеркнуто корректно приглашали в ванную, и специально вызванная сотрудница КГБ предлагала снять всю одежду. До самой кончины Киевлянин так и не узнал, что они искали. А им была необходима статья про Ивана Дзюбу и его статья «Інтернаціоналізм чи русифікація?». В 1966-м моя сотрудница из УкрНИИПНД Инга дала мне прочитать это произведение, напечатанное на папиросной бумаге. Какая аналогия: первые литературные произведения на папирусе, а призвание граждан ХХ века к мышлению – на папиросной бумаге. Вообще в этом институте я, полностью русификованый, впервые узнал, что существуют украинские патриоты! Тогда я пару раз общался с Виктором Некрасовым, скорее неосознанно… У нас совпадали любимые места. Это – кафе-мороженое на веранде «Пассажа». Рядом был большой гастроном, а угол на втором этаже имел широкий обзор, так что милиция в форме не прошла бы незамеченной. Все гости писателя, а он там принимал ежедневно, вели себя тихо и пристойно. А персоналу оставались пустые бутылки, что тоже имело значение. Вспоминаю, что в советское время стеклотара была своеобразным финансовым подспорьем… В детстве я любил ходить с родителями кушать мороженое в кафе на втором ярусе боковых галерей. Особенно с левой стороны, если смотреть с Крещатика. Потом с друзьями там пили уже не детские напитки, где и произошло несколько моих встреч с моим кумиром В. П. Некрасовым, которому по душе было это непритязательное кафе. Кто я такой, чтобы не пить?! Застольные разговоры шли о Киеве. Я еще не был знаком с его творчеством, а Виктор Платонович называл меня «юный земляк».
Во времена, когда к мнению Виктора Платоновича прислушивался Н. С. Хрущев, квартира на Крещатике не вмещала всех любителей пообщаться и выпить «надурняк». Но когда его высказывания стали расходиться с позицией партии и нужно было докладывать в письменном виде, кто и что говорил в гостеприимном доме, остались или самые верные друзья, или завербованные «стукачи». Некрасова посещали тогда и многие прославленные впоследствии борцы за права человека, будущие лидеры демократии, среди которых можно назвать легендарного академика А. Сахарова.