Виктор увлекался архитектурой, поэтому и закончил Киевский строительный институт. Одновременно он посещал студию при Театре русской драмы. Часто Вика с друзьями собиралcя на Трехсвятительской у Сереги Доманского, и при свечах они читали свои творения. А после защиты диплома Некрасов избрал стезю бродячего актера и поступил в полуофициальный театр. Объехал глухомани европейской части СССР, пока не попал на работу в Театр Красной армии в Ростове-на-Дону. С началом войны отказался от брони и пошел на фронт. Служил полковым инженером и заместителем командира саперного батальона. Потом было Харьковское наступление, кровопролитный выход из «котла». Он гордился медалью «За оборону Сталинграда». В 1943 году в боях за Донецк Некрасов получил ранение в левое бедро и пах, что сделало его инвалидом и лишило мужской силы. После госпиталя в Баку короткие 10 дней пребывания у мамы в Киеве – и снова фронт. 24 июля 1944 года в Люблине, в Польше, захватил трофей – пиво! – напоил танкистов, сам не успел попробовать: бросился с пистолетом в атаку. И получил пулю снайпера в правую руку, что зацепила нерв, руку парализовало. В Киевском окружном госпитале врач советовал: «Нужно пальцы приучать к движению. Имеете любимую девушку? Пишите ей письма ежедневно!» Но какая там девушка! И начал Вика изливать на бумагу свои воспоминания о войне. Потом капитан Некрасов – инвалид ІІ группы – демобилизовался, вернулся домой, стал журналистом. Приходил вновь к своим друзьям, Ире и Сергею Доманским, которые жили уже на Саксаганского, 32, и в старинном вольтеровском кресле у окна писал свое первое произведение, которое тогда еще называлось «На краю земли», а в 1946-м напечатал повесть «В окопах Сталинграда», где не упомянул Коммунистическую партию, лишь посвятил три строчки Вождю народов. Автор был заочно принят в Союз писателей, хотя его секретарь Александр Фадеев считал, что даже если произведение написано самим участником войны, это лишь взгляд из окопа и дальше своего бруствера автор не видит. Поэтому он вычеркнул имя Некрасова из списка представленных к Сталинской премии, но повесть все-таки ею была удостоена. «В окопах Сталинграда» – предтеча, первое несладкопевное произведение про войну, переизданное 130 раз, переведенное на 36 языков, ставшее основой сценария фильма «Солдаты».
Виктор Платонович мог называть вещи своими именами, не боялся поставить подпись в письмах в защиту заключенных друзей: Глузмана, Плюща, Мороза. Вокруг общительного, хлебосольного Некрасова всегда было много народу. Среди них – журналисты, писатели, актеры, архитекторы, бомжи… Эти люди вместе искали ответы на вопросы о текущей власти, Сталине, о чем-то главном в жизни, обо всем, что связано с культурой.
Виктор Платонович в те годы оставался Человеком, в котором сочетались рафинированные манеры дворянина и простецкие повадки фрондера, Мастером, живущим в соответствии со своими ценностями и понятием о чести. Являясь лауреатом Сталинской премии, он мог себе позволить быть более независимым и смелым. Но выглядел при этом довольно непритязательно. Носил обычную кепку. Конечно, он уже тогда крепко выпивал… Мне рассказывал Бердичевский, что Виктор мог выйти подшофе на Крещатик и кричать: «Долой советскую власть!» Но его не трогали – лауреат! Из-за этого очень переживала его мама Зинаида Николаевна.
Тогда же, получив очень большие деньги, он «пошел по людям»… Уже был 1949-й – страшный год, когда началась борьба с космополитизмом. Остракизму подверглись деятели украинской и еврейской культуры. Говорили, что Виктор Платонович обошел многих своих коллег – оставлял им деньги, которые не нужно было возвращать. Среди них был и Александр Борщаговский (он позже об этом напишет). А Софья Николаевна Мотовилова, скромно жившая на пенсию библиотекаря, денег у племянника не взяла. Была гордой. Запомнилось, что Виктор Платонович придумывал ей работу – переводы с французского языка. Потом сам их и оплачивал.
Его знаменитая квартира в Пассаже, на Крещатике, 15, состояла из двух комнат и довольно просторной кухни, где хозяйничала домработница Ганя. Главная комната, метров 26, была проходной. Из нее можно было попасть в значительно меньшую, узкую, служившую хозяину и рабочим кабинетом, и спальней. Это была очень личная комната, и гости практически в нее не заходили. А «публичная» комната была необычной. В то время царила мода на подчеркнутую простоту и полированную мебель. Действуя в соответствии с «Единой моделью красоты интерьера», распространенной в то время среди городского населения СССР, люди доставали эту новомодную полированную мебель и обставляли свои квартиры, следуя картинкам из тех журналов и каталогов, которые уже проникали из-за рубежа. Стены должны были быть открытыми с отдельными акцентами на них – картинами или фото. Но у Некрасовых все было не так, как у всех. Мебель казалась довольно простой: большой книжный шкаф, в центре – большой стол, за которым размещалась комфортно дюжина людей. Но главное – стены. На них все самое интересное: картины, рисунки, фотографии.